Джудит Френч - Мой нежный варвар Страница 30

Майет похлопала поперхнувшуюся девушку по спине, пока у той не восстановилось дыхание, и знаком приказала им удалиться. Отпустив рабынь, Майет обернулась свежим льняным полотенцем и улыбнулась ему.

— Доброго дня, мой господин. Надеюсь, вы вернулись не для того, чтобы продолжать нашу ссору.

— Нет, не для этого.

Птолемей подошел к ней и нагнулся, чтобы поцеловать. От нее пахло цветами, и ему захотелось снять полотенце и полюбоваться ею. Прощальная ночь с Артакамой должна была бы утолить его желания, но жажда оставалась прежней. Он желал Майет так, как никакую другую женщину.

Она уклонилась от ласки, села в кресло, на низкой спинке которого были вырезаны три бегущие газели, и провела пальцами по мокрым волосам. Ее кожа порозовела, а ужасная бледность, которая была во время болезни, исчезла.

— Я благодарна за все, что вы для меня сделали, — сказала она ласково, — но я хочу вернуться домой. Мне кажется, где-то должен быть мой дом.

Ну и упрямая! Она всегда старалась добиться своего, но никогда не говорила с ним так до появления Кайана. Птолемей не мог позволить ей так говорить с ним, но не хотел превращать утреннюю встречу в бессмысленный спор. Он с трудом улыбнулся и махнул рукой мальчику-рабу, ожидавшему в проходе.

— Я пришел не для того, чтобы огорчить тебя, — признался он. — Я принес тебе подарок.

— Нет, больше подарков не надо. Я и без того уже в долгу перед вами.

Он покачал головой.

— Ты должна принять его. Пусть это будет знак примирения между нами! Я пришел, чтобы взять тебя с собой на прогулку по городу. Разве это не то, чего ты так хотела? На судне мы поплывем к острову фараонов. Оттуда открывается прекрасный вид на здание библиотеки. Именно на этом острове я хочу построить маяк. — Он сделал знак рабу. — Гиз, подай мне…

Мальчик поспешил подчиниться. Птолемей одобрительно кивнул. Этот раб лишь недавно был привезен из страны Пунт и стоил огромных денег. Гиз очень плохо говорил по-гречески, еще хуже по-египетски, но был очень смышленым. Его кожа имела светло-коричневый оттенок, а черты лица отличались красотой. В раннем детстве родители кастрировали его и воспитывали в повиновении, чтобы дорого продать на рынке. Птолемей считал, что надлежащая выучка превратит его в великолепного слугу, который послужит прекрасным дополнением к его двору. Он придавал большое значение впечатлению, производимому на иностранных послов и аристократов, рассчитывая, что Александрия превзойдет Афины и станет культурной столицей Запада. Чем больше пышности, думал Птолемей, тем больше его величие.

Он взял у Гиза шкатулку, завернутую в красный шелк, и протянул Майет.

— Хотя бы открой ее, — попросил он. — А потом решишь, стоит ли оскорблять меня отказом.

Изысканно вырезанная деревянная шкатулка, выложенная изнутри подушечками была сделана в Индии, а все баночки и крошечные алебастровые горшочки с косметикой, мазями и драгоценными маслами были созданы египетскими мастерами. Там были щипчики, крошечные щеточки, бальзамы и редкостные духи. Каждый предмет был непревзойденным творением искусных мастеров и в то же время был рассчитан на то, что им будут пользоваться многие поколения. В обтянутом шелком отделении лежали золотые гребни и шпильки для волос, украшенные аметистами и бирюзой.

Майет была в восторге.

— Какое чудо! Но я не могу принять это.

— У тебя нет другого выбора. — Он указал на иероглифы, вырезанные на боковых сторонах шкатулки. — Я почти ничего не смыслю в египетском письме, но мой управляющий заверил меня, что здесь говорится следующее: «Это принадлежит госпоже Майет. Да будет дарована ей жизнь в течение тысячи разливов Нила». Если ты не примешь шкатулку, мне придется искать другую Майет. А вдруг у нее окажется лицо, как у бегемота?

Она рассмеялась.

— Вы всегда настаиваете на своем?

— Да, это привилегия царей.

— Спасибо, — со вздохом произнесла она. — Но я по-прежнему хочу уехать домой.

Он отбросил непослушный локон с ее лба.

— Я переведу тебя в свой дворец. Там будет безопаснее, чем здесь. Ты была права, я держал тебя взаперти. Но я приструнил Артакаму и Беренису. Я отослал их. Я хочу, чтобы ты везде была рядом со мной.

Свет на ее лице погас.

— А если я не захочу? Могу я решить за себя?

— Нет, — сказал он, — Не можешь. Ты относилась ко мне с симпатией, даже с любовью. Сейчас ты сердишься на меня, но это пройдет. Собирайся. Через час солдаты препроводят тебя во дворец. Потом, когда ты станешь сильнее, ты поблагодаришь меня. Ты поймешь, что так лучше для нас обоих. Для нас и для Египта.

Она резко встала, и шкатулка упала на плиты пола. Крышка откинулась, и драгоценные горшочки выкатились.

— Не считайте меня своей рабыней, Птолемей. Вы увидите, что мной не так легко управлять.

— Ты всегда нуждалась в более строгом руководстве, чем то, которое получала от своего мужа. — Он схватил Майет и, запрокинув ей голову, грубо поцеловал. — Ты принадлежишь мне, — сказал он, отпуская ее. — И ты научишься приходить ко мне по первому зову, иначе прутья твоей клетки из золотых превратятся в железные!

Она метнула в него взгляд, полный ненависти. Внутри у него все сжалось. Но озноб по спине пробежал не из-за неповиновения этой женщины. Он услышал сардонический смех, эхом отражавшийся в его голове, и этот смех был слышен только ему одному.

А я тебя предупреждал, издевался над ним голос умершего брата.

Он почувствовал пронзительную головную боль. Птолемей закрыл лицо ладонями и поставил ноги пошире, ожидая следующего удара. В битвах его ранили и стрелами, и мечом, но никогда прежде он не испытывал подобной ослепляющей боли.

Ничего не произошло. Майет ничем не показала, что она услышала что-то, кроме того, что он говорил. Птолемей отвернулся, ощущая желчь, поднявшуюся к горлу.

— Ты поедешь сегодня со мной! — приказал он, желая только одного: чтобы она положила его голову к себе на колени и потерла его ноющие от боли виски. — Я пришлю за тобой свою колесницу и эскорт солдат. Ты поедешь в ней как царица или же пойдешь следом, закованная в цепи. Мне все равно! — Он вышел.

— Ублюдок! — бросила она вслед.

Да, в этом она права, прошептал насмешливый голос, когда Птолемей спускался по ступеням с еле поспевавшим за ним Гизом. Ничто не сможет изменить этого.

«Одна тюрьма сменилась другой», — подумала Майет, прогуливаясь в саду царского дворца. Ее окружали цветущие деревья, фонтаны и греческие статуи. Когда два дня назад солдаты Птолемея пришли за ней, она не стала сопротивляться. Сейчас она размышляла, было ли это трусостью с ее стороны. Может, она всю жизнь была трусихой? Возможно, она была из тех женщин, что привыкли подчиняться приказаниям мужчин? Или же она не стала бессмысленно сражаться, не имея возможности победить?