Елена Езерская - Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла Страница 31

— А что же священник? — живо поинтересовалась Анна. — Его вы о пропаже не спрашивали?

— Не смогла я его найти, — с грустью промолвила женщина. — Хотела поблагодарить за помощь, а он — как сквозь землю провалился. Единственное только, что удивило меня — на другой день, как я из больницы вышла, встретила на улице человека, очень на него похожего. Но был он без рясы и с жандармами, а уж они перед ним расступались и Андреем Платоновичем звали… Только он меня не признал, видно, я совсем плохая была после болезни.

— Невысокий такой, с лысиной и лицом неприятным с маленькими глазками? — с волнением в голосе спросила Анна.

— Именно так, — кивнула Фильшина. — Правда, мне в горячечном бреду он приятнее обликом показался.

— Не исключено, что было так, — кивнула Анна, — потому что это мог быть театральный грим.

— Он что же — актер? — растерялась Фильшина.

— Хуже, Дарья Христиановна, много хуже, — вздохнула Анна, уже догадавшись, о ком идет речь. — Человек этот страшно опасен, и вам сейчас стоит поехать с нами.

— Забалуев! — едва слышно подсказал Никита, перекинувшись с Анной понимающим взглядом, и встал с готовностью к выходу.

— Вы хотите меня арестовать? — испугалась Фильшина.

— Нет, — поспешила успокоить ее Анна. — Я всего лишь хочу, чтобы вы помогли мне вразумить одно бедное материнское сердце, которое все еще верит в то, что сын ее жив.

— Мать Ванечки? — почти беззвучно прошептала та.

— Да, — кивнула Анна. — Обещаю вам, что старого никто не помянет и ни в чем вас не укорит. Мы увезем вас в Петербург и станем надежно охранять. Одного прошу — помогите мне образумить несчастную и позволить ей увидеть в том, кого она числит сыном, самозванца.

— Хорошо, я помогу вам, — согласилась Фильшина. — Грех мой велик, пора бы и иску пить его…

Глава 2

Обман

Теперь многое стало понятным. И уже ни у кого из близких к Анне людей не возникало сомнений: появление «барона Корфа» — умысел, однако доказательств тому было недостаточно. Тайной по-прежнему являлась личность самого «барона». И главное: между правдой и заговором все еще стояла Сычиха, непреклонная в своем убеждении, что «самозванец» — ее сын.

Имя Забалуева объяснило все — и появление Шулера, и участие в деле Долгорукой, как и прежде посчитавшей себя вольной творить злодейство безнаказанно, и самоуверенность «барона», который вел себя в имении как хозяин, а с Анной — на равных. Забалуев прекрасно знал не только прошлое Корфов и их соседей, но, наверное, следил за их жизнью все эти годы, пользуясь своим положением тайного агента могущественного графа Бенкендорфа. Именно эта власть научила Забалуева умению находить слабые стороны людей и бреши в исполнении закона. Кто же станет удивляться, что ему, прекрасно владеющему искусством обмана и подлога, пришло в голову нажиться на горе семей Корфов и Долгоруких, когда Анна и Владимир бесследно пропали на чужбине?

Конечно, никто из участников событий десятилетней давности не поверил обещанию сильных мира сего примерно наказать Забалуева, после того, как раскрылись его интриги в Двугорском. Андрей Платонович был слишком хорош в своем черном деле, и его высокий покровитель не мог потерять столь прекрасного исполнителя подметных дел. А история, рассказанная Дарьей Фильшиной, только подтвердила это — Забалуев по-прежнему был непотопляем и в почете у тайной полиции. Ему, казалось, ни время, ни перемены в руководивших им чинах, не угрожали. А его опасные для благородных душ и горячих сердец «таланты» все так же пользовались спросом у тех, кому он всегда служил верой и правдой. И как обычно — не в ущерб своим личным и далеко не бескорыстным интересам.

Анна прекрасно понимала, что тягаться с Андреем Платоновичем будет занятием нелегким. Тем более что он все еще оставался в тени, и никаких подтверждений взаимодействия Забалуева с новоявленным «Иваном Ивановичем» не имелось. Единственное преимущество, которое было сейчас у Анны, — ее секретный козырь, приемная мать настоящего сына барона Корфа. Та, кого Забалуев, по всей видимости, считал давно умершей, а значит для себя — неопасной. И теперь только от нее зависело прозрение Сычихи и дальнейшее разоблачение самозванца. Но надо было спешить — Забалуев и раньше славился своей осведомленностью, кто знает, какой следующий ход ожидал их. И кто мог сказать — наблюдает ли Забалуев за всем происходящим издалека, или ходит между ними, искусно скрываясь под неприметным гримом, и вникает во все, о чем они говорят и что намерены предпринять. И поэтому вывод мог быть только один: действовать как можно быстрее и решительнее!

Назавтра же поутру Никита уехал с кучером Репниных Василием в Северск, увозя в карете переодетую богомолкой Дарью Фильшину, которая должна была встретиться в монастыре с Сычихой и рассказать ей все, что знала о ее сыне. Анна же, прогуляв детей в Летнем саду, отправилась после обеда на Васильевский: она обещала Леокадии, провожая молодую женщину из Двугорского, по возвращении сходить с нею в церковь — помянуть ее отца и поставить свечки за обоих усопших: князя Петра и нанятого им сыщика. Обратно Анну ждали к вечеру — Зинаида Гавриловна принесла слух о приезде в столицу известного гипнотизера Людвига ван Вирта, и даже Лиза с разрешения врача умолила взять ее с собою в Эрмитажный театр, где заезжий артист давал свои представления.

Однако коляска, подъехавшая к особняку на Итальянской, ближе к условному часу привезла не Анну. И, когда незваная гостья вошла в гостиную, среди собравшихся в гостиной поначалу воцарилась неловкая тишина — на пороге стояла Наташа. Но, хотя князь Александр весьма выразительно нахмурился, Зинаида Гавриловна не позволила ему устроить сцену — она с самой любезной улыбкой раскрыла дочери свои объятья. И удивительное дело! — Наташа бросилась к ней навстречу с давно забытой в этом доме горячностью.

— Маменька! — Княжна припала к руке матери, осыпая ее поцелуями. — Вы не отвергаете меня?

— То, что ты отвергаешь законы приличия, еще не означает, что я должна лишать тебя своей любви, — кротко улыбнулась Зинаида Гавриловна дочери, обнимая ее и жестом приглашая присесть рядом. — Но ты же не хочешь сказать, что пришла лишь за тем, чтобы убедиться в этом?

— Не только, — кивнула Наташа, — я хотела увидеться с Анастасией.

— Что-нибудь случилось? — встревожилась Лиза.

— Нет, — покачала головой княжна, — но именно потому, что она говорила со мной, и ее слова возымели над моими чувствами неожиданное действие — я прозрела.

— И что сие должно означать? — насторожился князь Александр: непредсказуемость дочери, неотразимо действовавшая на ее поклонников, всегда смущала и часто — пугала князя. Большой сибарит, Репнин-старший не любил новшеств и неожиданностей, ему нравились в жизни определенность устоев и гарантия правил.

— Я пришла, чтобы объявить вам и Анастасии, что приняла решение оставить двор Их высочеств и удалиться из Петербурга, правда, пока не знаю — куда, — развела руками Наташа. — Быть может, я решусь ехать в Италию или в Лондон, но я уже сообщила Марии Александровне о своем решении, и она милостиво приняла его.

— А как же… — начал было князь Репнин и осекся под испепеляющим взглядом жены, которая тут же перехватила инициативу в разговоре.

— Не могу утверждать, что уверовала в твое благоразумие, — кивнула княгиня, — но за последние несколько лет это самые разумные слова из тех, что ты произносила в нашем присутствии…

— Ваши сиятельства, — в гостиную с поклоном вошел дворецкий, — карета подана.

— Вы куда-то собрались? — удивилась Наташа, зная, что последнее время матушка ее больше принимала гостей на дому, а отец с его врожденной леностью был рад любому случаю избегнуть необходимости появляться на людях, и это нежелание выходить из дома у него особенно обострилось после того, как слухи о романе Наташи с наследником престола стали достоянием гласности и обсуждались практически каждым в их кругу.

— Разве ты не знаешь, — удивилась княгиня, — в Петербурге дает представления сам Людвиг Ван Вирт!

— Ах, этот гипнотизер! — усмехнулась Наташа. — Он уже демонстрировал свое искусство при дворе, и, должна сказать, имел огромный успех у наших дам.

— И у тебя? — хитро улыбнулась Лиза.

— В данном случае, наоборот, это мне сопутствовал успех, — в тон ей непринужденно и даже излишне игриво рассмеялась та.

— А я подумала было, что ты можешь составить нам компанию, — без особого сожаления сказала княгиня, поднимаясь к выходу. Принять на грудь покаявшуюся блудную дочь — это одно, а появляться с нею в обществе, когда вокруг все только и говорят о ней и наследнике, — немного другое.

— Неужели мы не станем ждать Анастасию? — заволновалась Лиза, опираясь на руку Татьяны, которая подошла к ней, чтобы помочь встать.