Мария Лоди - Мечта Страница 31

Он испытывал глубокое негодование по отношению к Кенну. Тома помнил содержание письма, написанного эльзасцем, которое ему тайно передал Оннегер во время свидания в тюрьме. В письме Кенн поддержал его планы, и этот обман Тома переживал теперь более остро, чем само дезертирство Кенна. Почему, почему тот так поступил?

Тома подумал о Марийере и его недавней кончине. Свои последние дни в тюрьме молодой человек прожил поддерживаемый исключительно мыслью о новой газете.

— Вы знаете, — сказал он как-то Тома, — в «Сюрен» нас погубил чрезмерный призыв к насилию. Я вижу новую газету как более умеренную. Но мы будем пропагандировать великие идеи, старина. Мы дадим людям надежду.

И Тома, чувствовавший свою вину в крушении «Сюрен» — ведь причиной были именно его острые опрометчивые атаки на правительство, — поклялся следовать совету Марийера. А теперь Кенн отказался финансировать их. Марийер умер, опаленный надеждой, опьяненный мыслью о свободе. Восемь месяцев в тюрьме! Особенно ужасны были месяцы в тюрьме Мазас, этой пустыне одиночества и безумия. Her, он не мог смириться.

Кабриолет остановился около дома Кенна. Тротуар был залит светом газовых фонарей, и у дома стояли собственные экипажи приехавших гостей.

— У него званый вечер, — сказал Дагерран. — Но это не ежегодный банкет. Тот должен состояться пятнадцатого.

Не отвечая, Тома пробрался к парадному входу. Дверь открыл слуга в расшитой золотом ливрее. Оба мужчины назвали свои имена.

— Месье Кенн принимает гостей, — сказал слуга. — Я узнаю, сможет ли месье Кенн принять вас, господа. Но я буду очень удивлен…

— Скажите месье Кенну, что мы желаем немедленно видеть его, — холодно сказал Тома.

Слуга долго не возвращался. Тома шагал взад и вперед по холлу. Затем слуга возвратился в сопровождении мажордома, сияющего улыбкой и великолепием.

— Месье Кенн глубоко сожалеет… Месье Кенн был бы в восторге… К несчастью, сегодня день рождения мадмуазель Алисы, и…

— Если месье Кенн не примет нас, — угрожающе сказал Тома, — я пойду и найду его сам.

— В таком случае… я пойду и посмотрю… если месье…

Мажордом удалился с кислым лицом и через мгновение появился снова, чтобы сказать, что месье Кенн ожидает их в большой гостиной.

Это был большой отделанный позолотой салон, который вызывал гордость у хозяев и удивление у посетителей. Для вечера, который только что начался, очевидно, была отведена малая гостиная или столовая, так как Кенн стоял один посреди пустой комнаты. Он стоял на квадратах великолепного паркета в виде шахматной доски и выглядел, как шахматная фигура.

Тома остановился в пятнадцати футах от Кенна, Дагерран встал несколько позади, около двери.

— Вы хотели видеть меня, Бек? Должен признаться, это несколько несвоевременно. У нас семейный праздник. Не могли бы мы…

Что-то в облике Тома заставило эльзасца остановиться. Однорукий человек возвышался перед ним, расставив ноги. Он казался огромным. Выражение его лица было непреклонным, из-под сдвинутых черных бровей, слившихся в одну суровую линию, на него смотрели проницательные глаза.

Кенн с опаской глядел на Тома. Своей силой тот напомнил ему грубых обитателей трущоб, которых он, правда, никогда не посещал. Сегодня Бек отбросил внешний лоск цивилизации, и Кенну казалось, что его единственная рука размахивает красным флагом с кровавыми пятнами.

— Вот я перед вами, месье Кенн, — вежливо заявил Бек. — Я вышел из тюрьмы.

Кенн пытался сохранить спокойствие. Он полез в карман за портсигаром и, не сдвинувшись с места, предложил сигару непрошенному гостю. Тома отказался, качнув головой. Он не шелохнулся и все еще стоял, будто приготовившись к схватке.

— Я вышел из тюрьмы, — снова сказал Тома, с трудом сдерживаясь, — но наш друг Марийер никогда не выйдет. Он мертв, месье Кенн.

— Я знаю, — проговорил Кенн, отыскивая свой платок. — Мне сказали, очень жаль…

— Я никогда не думал, что вы можете отнестись к смерти человека так холодно.

— Послушайте, Бек, — сказал Кенн с неловкой улыбкой, — вы не можете считать меня виновным в смерти Марийера. Вы так же хорошо, как и я, знали, что он серьезно болен.

— Да, но тюремные условия добили его.

— Ну, ну, — сказал Кенн, — они были не такими уж тяжелыми, как вы их стараетесь представить. Вы знаете, я слышал о Сент-Пелажи. Известно, что тамошние заключенные не находят эту тюрьму слишком суровой.

Дагерран с тревогой смотрел на Тома, опасаясь, как бы тот не набросился на эльзасца. Но Тома не сделал ни одного движения. Он справился с собой и только горько заметил:

— В Сент-Пелажи наши камеры были такими узкими, что, помимо места для матрацев, там негде было даже повернуться. Через крошечные окна никогда не проникали солнечные лучи. По стенам бежала вода. Можете вы представить себе, что значит такая нездоровая обстановка для человека со слабыми легкими? А пищи не могло бы хватить даже ребенку.

— В любом случае, что я мог сделать? — сказал Кенн, пожимая плечами.

— Для Марийера — ничего. Для нас — все! У вас есть долг перед нами.

— Послушайте, — сказал Кенн, подходя к окну. — Позавчера я видел Шапталя. Он должен был сказать вам…

— Он сказал мне…

— Мне хотелось бы помочь вам с этой новой газетой, но я не в состоянии.

— Могу я узнать, почему?

— Причины вас не касаются.

— В самом деле?

Кенн нервно раздавил свою сигару в пепельнице, стоявшей на маленьком столике.

— Я беру вас обратно в «Клерон», Бек. Поймите меня правильно. Я говорю вам, у меня есть причины.

— Вы боитесь потерять деньги?

— Нет, — сказал Кенн. — Я… Допустим, это результат моих размышлений… моей эволюции, если хотите.

— Нет, — сказал Тома. — На самом деле вы изменили свои намерения не по какой-то серьезной причине, а просто потому, что уже получили свое удовольствие. Очень хорошо, у вас есть право выбросить нас. Но я предупреждаю вас, Кенн: я не вернусь обратно в «Клерон», чтобы писать всякие глупости. И скажу вам одно: вы трус и обманщик. Вы играли, не рискуя ни одним дюймом своей шкуры, делали ставки, подвергая опасности только жизни и честь других. Вы позволяли себе иметь оппозиционную газету точно так же, как могли бы позволить себе иметь связь с танцовщицей.

Он сделал шаг в сторону Кенна, который, однако, не дрогнул.

— Оставьте себе свои деньги, Кенн! Свободный мир не будет построен такими людьми, как вы.

«Он блефует, — подумал Дагерран. — У нас нет ни гроша, а без денег наша газета и наши идеи совершенно бесполезны».

Тома круто повернулся на каблуках и направился к двери.