Ирина Мельникова - Фамильный оберег. Отражение звезды Страница 31

Привязав Играя к березе, Мирон обошел вокруг церквушки. Из высокой травы под ноги выкатился желтый череп с проломленным теменем, и взгляд мгновенно выхватил выбеленные летними дождями и тающими снегами человеческие кости. Их было много. И валялись они на земле в беспорядке. Видно, постаралась лесная живность, потратила трупы, растащила останки…

Мирон озирался по сторонам, ощущая чуть ли не животный страх. Играй всхрапывал рядом, косил глазом, видно, тревога хозяина передалась жеребцу. А может, он слышал и чуял то, что не подвластно человеческому слуху и зрению?

Князь присел на корточки, рассматривая страшные находки. Судя по обломкам копий, стрел, ржавым лезвиям сабель и мечей – люди погибли в бою. Скорее всего, напали кыргызы и уничтожили всех до единого. Потому и не нашлось кому похоронить погибших. Но откуда взялись в этой глухомани русские люди?

За церковью проглядывали срубы каких-то строений – сгоревших или разрушенных почти до основания. Стараясь не наступать на кости, Мирон обследовал территорию вокруг строений и обнаружил остатки тына. Остроконечные бревна тоже тронул огонь, некоторые сгорели до головни. Судя по тому, что их покрывал толстый слой мха и зеленой плесени, стойбище или заимка погибли давно. Больше ничего найти не удалось, и Мирон вернулся к церквушке.

Он поднялся на просевшее крыльцо, еще раз огляделся и прислушался. Роптала глухо тайга, неподалеку дятел долбил звонкий сухостой, да в зарослях хрипло и зло, будто бранясь, кричала кукушка. Торопливо перекрестившись, потянул деревянную скобу двери. Она открылась с немощным, недовольным скрипом. На всякий случай изготовил для стрельбы пистолет и шагнул через порог.

Похоже, что в церкви давно не молились. Иконы висели темные, облупившиеся, и с них угрюмо глядели и грозили двумя перстами длиннобородые святые. Подсвечников и лампад перед иконами не было, как не было колоколов на звоннице. Трухлявые, сопревшие стены церкви вспучило, прогнувшийся вниз потолок готов был обвалиться. Откуда-то сорвалась потревоженная сова и заметалась по церкви в слепом бесшумном полете. Мирон почувствовал холодный ветерок от взмахов сильных крыльев. Птица вылетела наружу через пролом в куполе. И опять все стихло. Лишь за стенами церквушки накатами шумела под ветром тайга.

«Колдовское место какое-то, язви его!» – подумал Мирон, чувствуя, как побежали мурашки по коже. Перекрестившись, прошел-таки в алтарь, тоже пустой, с кучей наметенных из тайги опавших листьев. И тут – глаз не успел заметить, а уже странной тяжестью налились ноги, тошнота подступила к горлу. На полу перед ним сидел, очевидно, последний защитник: то ли поп, то ли дьячок в истлевшей рясе. Его тело превратилось в мумию. Видно, мыши проели плоть на лице, обнажив череп. И он скалился на Мирона из сумрака большими желтыми зубами.

Мертвец привалился спиной к большой иконе, низом касавшейся пола. С одной стороны от него лежал топор, с другой – длинный нож. Но он даже не успел схватиться за оружие. Кыргызская стрела пронзила его от порога, пригвоздив к иконе, почерневшей от времени и сырости настолько, что видна была босая нога какого-то святого.

Мирон быстро покинул церковь. Выбравшись на крыльцо, снова перекрестился и глубоко вдохнул свежий воздух. Постоял несколько секунд, соображая. Два перста… Восьмилапые кресты… Иконы без окладов… Так то ж раскольничий скит! Убежище староверов! Немудрено, что они забрались в такую глушь.

Князь сбежал по ступенькам вниз и вновь оседлал Играя. Солнце зависло над вершинами кедров – пора обратно в лагерь.

Он решил не возвращаться по тропе. А спустился сквозь редкий березняк по пологому склону, как он думал, к речушке, в устье которой стоял их табор. Глухой скрежет гальки под копытами, ровный рокот воды на порожистых перекатах, лепет листвы прибрежных деревьев, крепкий смородиновый дух ввели Мирона в полудремотное состояние. Поэтому он не услышал вкрадчивого шелеста кустов, не обратил внимания на звук треснувшей ветки. И полной неожиданностью стало, когда с высокого обрывистого яра, подмытого вешней водой, метнулась на него человеческая фигура.

Выбитый из седла, Мирон несколько мгновений не мог справиться с неизвестным, навалившимся на него. Но потом извернулся и резким движением опрокинул нападавшего на гальку. Придавил его коленом и выпрямился.

– Ишь, холера! – с изумлением вымолвил он, рассмотрев изуродованную страшными рубцами, исхудавшую физиономию тщедушного кыргыза в рваной рубахе. Безобразный шрам разрывал его щеку, один глаз вытек и был прикрыт сморщенным веком.

– Да тебя овца уронит, а ты… – Мирон выругался и замахнулся на пленника.

Тот что-то прохрипел, тыча пальцем в беззубый рот. Потекла по подбородку тонкая струйка слюны.

– Жрать хочешь? – сказал Мирон, убрав колено с его груди. – А что же по-людски не попросил?

– Огненная палка давай, – с трудом произнес по-русски пленник.

– Ого! – поразился Мирон. – Огненная палка! На что она тебе? В белок палить? Мне пистолет самому нужен.

И усмехнулся.

– Откуда язык знаешь? Небось в аманатах бывал? Или новокрещен?

– Знаю, – туманно ответил кыргыз. – Есть давай!

Мирон, стряхивая с себя сухую хвою и песок, подошел к Играю, открыл переметную суму.

– Хлеб будешь?

Кыргыз кивнул, сглотнув слюну.

– Мясо копченое?

Кадык на перекошенной шее судорожно юркнул за ворот.

– Вино?

Глаза кыргыза полыхнули безумным блеском…

– Ишь оголодал, – сочувственно заметил Мирон, когда кыргыз, сильно припадая на левую ногу, приблизился и почти упал в траву рядом с ним. Левая рука, видно, тоже была сломана и неправильно срослась. Но он, ловко ухватив правой и хлеб, и мясо, принялся жадно уписывать припасы, захваченные на всякий случай. Таежная жизнь приучила: уходишь на час, бери съестного на день…

– Откуда ты взялся? – продолжал допытываться Мирон, изумляясь, с какой быстротой исчезает провизия. Кыргыз запихивал ее в рот грязными пальцами и глотал, казалось, не разжевывая.

– Выгнали меня, – понурился бедолага.

Затем помолчал, косясь на Мирона единственным глазом, и сказал:

– Шибко жрать хотел, сарану брал, мала-мала ягоду брал… Брюха совсем нету…

– Как кличут тебя? – улыбнулся Мирон.

– Силкер, – назвался кыргыз.

– За какую ж такую вину, Силкер, тебя в тайгу изгнали? – проговорил Мирон, когда кыргыз собрал с тряпицы последние крошки и отправил в рот.

– А-а, – неопределенно махнув рукой, отозвался калека. – Девку у старика хотел отнять…

– Вот это по-нашему, – Мирон улыбнулся и потрепал Силкера по плечу. – Расскажи. Это старик тебя изуродовал?

– Не, то аба[36] ломал, – по лицу кыргыза пробежала судорога. – Силкер аба тропу перешел… Он меня почти убил, ветками закидал… Я до ночи ждал, а потом удрал.