Наталья Пушкина-Меренберг - Вера Петровна. Петербургский роман (Роман дочери Пушкина, написанный ею самой) Страница 31

Когда часы пробили шесть, Любочка вошла в церковь. Она также остановилась у дверей, чтобы не показываться на глаза. Едва служба началась, Борис подошел к ней.

— Мое дорогое бедное дитя! Что ты теперь должна обо мне думать? — спросил он тихим печальным голосом.

Любочка испугалась от неожиданности, но быстро собралась и ответила, строго посмотрев на него:

— Я думаю о тебе, что ты бесчестный фальшивый человек, который бесстыдно меня обманул, что ты недостоин не только моей любви, но и моего взгляда, — это я думаю о тебе, Борис Иванович.

— Вместо того чтобы обвинять меня, тебе бы меня пожалеть. Потому что я самый несчастный человек под солнцем! О, как ужасно жениться против воли, когда человек пламенно любит другую, как я люблю!

— Я не верю больше ни одному твоему слову. Ты недостойно обманул мою любовь, мою чистую верную любовь. Ты лицемерно уверял меня в своей любви, в то время как любил другую, уговорил меня стать преступницей, участвуя в бесчестном деле, в угоду своей страсти. Но расплаты за все это ты не избежишь. О моей мести всю жизнь будешь помнить!

Все это Любочка высказала быстро, на одном дыхании. Борис слушал ее спокойно, ни словом, ни движением не прерывая поток ее речи. С поникшей головой, смиренно стоял он перед ней, давая выход ее ярости. Он был очень способным актером! Наконец, когда она сделала паузу, не меняя позы, он поднял на нее глаза и сказал:

— Любочка! Твои слова причиняют мне боль, большую боль! Ты еще попросишь у меня прощения, когда узнаешь, какая вынужденная необходимость привела ко всему этому.

— Мои обвинения несправедливы? Да как ты можешь… — продолжала она с новой силой. — Я еще должна слушать твои оправдания!.. С самого начала у меня было правильное предчувствие, что ты любишь Веру и хочешь на ней жениться. Помнишь, как я сказала тебе об этом прямо в лицо на том роковом маскарадном балу, который был началом моего несчастья? Мое сердце тогда предчувствовало! Но потом я дала себя обмануть и поверила твоим лживым словам. И вот результат, вот благодарность мне, бедной обманутой девушке!

Она подняла к лицу платок, чтобы скрыть свои рыдания. Борис молча наблюдал этот взрыв отчаяния. Ему ничего другого не оставалось. Пока Любочка не выскажет все, что лежит на сердце, было бы бесполезно стараться ее вразумить. С мнимым смирением и покорностью слушал он ее жалобы. Конечно, для его горячей натуры было бы лучше дать себе волю и подавить Любочку силой своей власти. Но он понимал, что на этот раз таким путем не достигнет цели. И обрадовался ее слезам, надеясь, что они смягчат ее и успокоят. После того как Любочка немного успокоилась, Борис снова пустил в ход свое искусство убеждения и уговоров.

— И все же, Любочка, я невиновен, что бы ты ни говорила, ни думала. Я переживаю не меньше тебя. Хочешь ли и можешь ли меня терпеливо выслушать несколько минут?

— Ну, говори.

То, что она готова была выслушать его оправдания, было уже немалой уступкой, так как женщина в ярости никогда не позволит втянуть себя в дискуссию или спор.

— Ты вспомнила тот самый маскарадный бал, — начал Борис, — на котором мне впервые посчастливилось признаться тебе в любви и где мы обсуждали план, который нынче привел к печальным результатам…

— Почему ты называешь результат печальным, — перебила с горечью Любочка, — после того как ты любишь Веру, всегда ее любил и сейчас соединяешься с ней? Какой я была дурой, что помогла тебе в этом!

Не обращая внимания, он продолжал:

— На том балу ты спросила меня, какой интерес для меня и моего отца в том, чтобы помешать обручению Владимира Николаевича с Верой Петровной, на что я ответил: граф Островский, Николай Михайлович, хочет любой ценой помешать свадьбе своего сына, так как ищет для него более знатной невесты. Эту задачу он поручил моему отцу, а отец — мне. И хотя моя ненависть к Владимиру была в интересах этого дела, независимо от этого я обязан был выполнить поручение отца, которое полностью подчинило меня ему. Я был выбран в качестве инструмента для выполнения этой задачи. Я неоднократно заявлял отцу, что имею сердечную привязанность и хочу жениться. На это он говорил только, что я должен занять место Владимира. Еще он сказал, что если дело будет сделано, он окажет мне большое благодеяние. Я был спокоен, думая только о нашей свадьбе.

— И это все правда, Борис, что ты мне рассказываешь? — спросила Любочка сомневающимся тоном.

— Это истинная правда! — воскликнул торжественно Борис. — Но выслушай до конца. Прошли недели, наш план счастливо осуществился, и, благодаря твоей помощи, я смог несколько дней назад сообщить отцу, что его поручение выполнено: обручение Владимира и Веры расстроено окончательно. Тут я хотел спросить его о нас, но он прикрыл мне рот рукой и сказал: «Хорошо, мой мальчик, ты прекрасно поработал. Я тобою доволен. Тебе будет приятно узнать, что поработал ты на самого себя!..» Меня кольнуло подозрение, огонь пробежал по жилам. Я боялся понять его… Впрочем, я никогда его не пойму. «Почему, отец?» — спросил я, заикаясь. Меня и сейчас охватывает ужас, и я не в состоянии продолжать…

Он остановился. Казалось, воспоминание об этой сцене лишило его самообладания.

— Успокойся, мой дорогой, — сказала Любочка ласково, — и доскажи все до конца. Я хочу знать всю эту историю.

Борис торжествовал. Он продолжал:

— Спокойно, как будто говорит о пустяковом деле, отец сказал: «Ты — счастливец, так как сейчас займешь место Владимира! Это мое обещанное тебе благодеяние. Оно принесет тебе счастье в жизни. Твое обручение состоится не позже, чем через восемь дней». Он сказал это так, что возражать было невозможно. Представь мое положение, я чуть с ума не сошел! Но отчаяние придало мне силы и решительности. Я бросился отцу в ноги, говоря о любви к тебе, о том, что у нас с тобой отношения как у обрученных, что я умоляю его о милости, о милости для меня, для нас обоих! Все напрасно!

С большим напряжением выслушала Любочка этот рассказ. Слишком глубоко и мучительно любила она Бориса, чтобы совсем не поверить ему. Сейчас она уже не была так уверена в его вине.

— Итак, через несколько дней решится твоя судьба? — колеблясь, спросила Любочка. — И это не был заранее известный тебе план? Можешь поклясться, что ты говоришь правду?

— Клянусь тебе нашей любовью, всем, что мне свято и дорого, моим счастьем, что говорю чистую правду! — патетически воскликнул Борис.

— Не верить тебе сейчас, значит, допустить возможность клятвопреступления, а это ужасно, — и чувство облегчения коснулось ее угнетенного сердца. — Но почему ты не сопротивлялся отцу?

— Я пытался, но он был неумолим, — и Борис тихо добавил: — Я более чем в его власти. На днях я проиграл в клубе невероятную сумму. Если я не уплачу до конца недели, то я потерян, обесчещен, и мне остается только пустить себе пулю в лоб. И мой отец — единственный, кто меня может спасти!