Джин Фелден - Безграничная любовь Страница 31

Твое наследство составляет около 3 миллионов, кроме того, тебе принадлежат акции различных компаний с рыночной стоимостью примерно в два с половиной миллиона. Я буду рад, если ты продашь мне эти акции. Пока на имя миссис Эрик Магилликутти я открыл счет в Национальном банке Хэрроу в Сан-Франциско.

Я собираюсь создать холдинговую компанию Хэрроу Энтерпрайзес, которая будет , служить крышей для деятельности в самых различных направлениях.

Как держатель акций ты будешь включена в совет директоров. В связи с этим уведомляю тебя, что в понедельник 16 августа 1887 г, в 10 часов утра состоится собрание в «Палас-отеле» Сан-Франциско.

В моем распоряжении здесь отцовские апартаменты.

Будучи главой семьи, а также поскольку Киф — несовершеннолетний, я буду голосовать за него. Между прочим, Киф послан в Массачусетс, где и будет оставаться до завершения образования.

Поскольку Райль Толмэн также наследник, я связался с ним.

Если ты не сможешь посетить собрание, то пришли мне доверенность, как это сделал Райль, чтоб я мог набрать достаточное количество голосов для размещения дел.

Если у тебя появятся вопросы по поводу создаваемой холдинговой компании или твоих статей дохода, то Олли Хэрроу, счетовод компании, ответит на них. Его офис также находится в отеле».

Джинкс снова и снова перечитывала первые строчки письма, не в силах поверить написанному. Мама никогда не ездила по железной дороге. Этого просто не может быть! Она снова прочитала слова Карра, губы на ее бледном лице окаменели. Это выше ее понимания.

Мама, отец, Эдит — половина семьи унесена в небытие одним росчерком пера Карра! Нет. Этого не может быть.

18 июля. Больше двух недель назад. Ноги Джинкс задрожали. Она прислонилась к высокой стойке, думая о том, что, когда мать с отцом лежали уже в земле Хэрроугейта, она смеялась… ела всякие вкусности… танцевала с Эриком в каюте… прижимала Элисон к своей груди и чувствовала приятное посасывание ее крошечного ротика.

А в это время папа и мама… нет. Этого не может быть, убеждала она себя, она бы почувствовала это. Карр как всегда лжет.

В двери показался Эрик с трубкой во рту, морская шапочка его игриво сдвинута набекрень. Увидев ее белое лицо, он перестал улыбаться. Джинкс молча протянула ему письмо.

— О Боже, — прошептал он. — О Боже. — Эрик подошел к ней. — Все в порядке?

— Нет, — сказала она, — нет, не все.

Неужели это было наказанием Божьим за ее грех? Мама сказала, что Элисон будет уродом, но этого не произошло. Бог придумал другой способ, чтоб наказать ее. О! Они не могли умереть! Не могли. Глаза ее наткнулись на коробку с сигарами, и она потянулась к ней.

Эрик приподнял было руку, чтоб запротестовать, но сразу уронил ее, потому что она умышленно выпустила струю дыма в открытое окно.

Вопреки совету Эрика Джинкс послала доверенность Карру.

— Все равно он может делать с акциями все, что захочет, так что это не имеет уже никакого значения.

— Но ведь он может ограбить тебя так, что ты даже и не узнаешь этого, Рыжая. Хоть он и брат тебе, но я никогда ему не доверял.

Она оторвалась от письма, которое сочиняла. Джинкс писала тетушке Пэйшиенс. Писать Кифу было слишком больно, но она не прерывала связь с Глэд Хэндом благодаря переписке с тетей.

— Неважно, что делает Карр, — сказала она. — Я не могу даже и думать о деньгах.

— Но…

— О, оставь меня в покое! — закричала она. Она знала, что ведет себя по-детски, но это ее не волновало.

Он не понимал. — Убирайся и оставь меня одну!

Эрик пригнулся, и ее кожаная коробка для писем пролетела над его головой и ударилась о стену каюты.

— Ну что, теперь ты лучше себя чувствуешь? — мягко спросил он.

Она вскочила и хотела убежать, но он схватил ее, глаза его смотрели на нее сочувственно. Она попыталась высвободиться, пальцы ее впились ему в руку.

— Послушай меня, любимая. Я понимаю, что ты переживаешь, и весьма сочувствую тебе, но я не позволю тебе так себя вести. — Она высвободила свою руку, и на этот раз он не препятствовал этому.

— Тебе надо поплакать, Рыжая. Если б ты могла выплеснуть свои чувства наружу, тебе не было бы так больно.

Тяжелая морщинка пролегла между бровями Джинкс. «Райль бы понял меня», — подумала она. В углу зашевелилась Элисон, и Джинкс поспешила к ней.

— Привет, Эли, — проворковала она, хмурое выражение ее лица уступило место улыбке. — Привет, куколка. Ты голодная? — Она села на стул и расстегнула лиф. Эрик стоял неподалеку, Джинкс чувствовала на себе его взгляд и знала, что сейчас глаза его потемнеют от желания. Ненависть промелькнула в ней, ненависть к нему за то, что он не был Райлем.

Хлопнула дверь, и она почувствовала, что ее душа плачет.

Проходили недели за неделями, а чувство вины не покидало ее. Она не могла простить себя за то, что жила, любила и радовалась в то время, как родители ее лежали в холодных могилах. Как могла она не почувствовать, что что-то плохое происходит с ними? Она сбежала, бросила их, оставив им только сердечную боль. Никогда больше она уже не сможет сказать им: «Я все так же люблю вас». Мама так и не увидела свою внучку… «Ох, если б я хоть один разок приехала домой с малышкой, — думала Джинкс. — Только один раз, чтоб мама смогла увидеть, какой Элисон замечательный ребенок».

Прошло еще немало времени, прежде чем Джинкс стала снова радоваться ветерку на своем лице и солнечным бликам, пляшущим на волнах.

И Эрик вернулся к ней в постель, и она с жадностью приняла его ласки.

— Ты такой терпеливый со мной, — прошептала она, — порой я не знаю, как тебе удается выносить меня.

— Это стоит того, Рыжая. Ради тебя я готов выносить что угодно.

И он прижал ее к себе, и губы их встретились, в то время как ее тяжелые груди лежали на его груди.

Они покинули Сан-Франциско в серый ноябрьский день и поплыли на юг вдоль калифорнийского побережья. Эрик был каким-то притихшим. Она поняла, что таким он был с того самого момента, как поднялся на борт «Колдуньи». Обычно он был полон разных историй — в основном рассказами о разных людях. О бедных людях, которые занимались любовью, чтобы согреться, и от этого впадали в еще большую нужду, потому что у них рождались дети. И о ребятне из Чикаго, которая не ходила по деревянным тротуарам, а предпочитала лазать под ними в надежде найти монетку.

— А когда это ты был в Чикаго? — удивлялась она.

— Я не был там. Но, плавая по морям, поневоле знакомишься с людьми, и если слушаешь, о чем они говорят, то можешь совершать путешествия, даже не сходя на берег. Люди удивительны, Рыжая, надо только уметь слушать их.

Но теперь Эрик ничего не рассказывал ей. Он все время хранил сердитое молчание, за исключением моментов, когда они занимались любовью. В конце концов она не выдержала: