Софи Джордан - Ночь перед свадьбой Страница 32

– Как вы узнали? – едва слышно спросила она. Он сразу же понял, о чем она говорит.

– Адам Трембл. Он оказался весьма полезен, просветив меня, какого типа брак был заключен между вами и Эдмундом.

Она закрыла глаза, и Ник почти видел, как волны унижения прокатывались по ее лицу. Почему она стыдилась этого? Ведь не ее же вина, что Эдмунд предпочитал мужчин. В этом по крайней мере она не была виновна.

– Был ли мой брак консумирован или нет, не касается Адама Трембла. Или вас.

Он молча постоял, явно встревоженный болью, которую услышал в ее голосе, и причиной, вызвавшей ее. Неужели она любила Эдмунда так сильно, что ей было тяжело переносить его равнодушие к ней?

Необъяснимый гнев охватил его. Почему она растрачивала свою любовь на того, кто был не способен на нее ответить?

– На самом деле ваш брак интересует меня только постольку, поскольку он представляет вас как лгунью, стремящуюся обмануть меня.

Спустив ноги на пол, Мередит села. Когда она посмотрела на него, ее глаза уже погасли, в них была только усталая покорность.

– Вы намерены предать это огласке?

Его гнев утих, притушенный смирением, звучавшим в ее голосе.

– У меня нет желания видеть вас в тюрьме. Будут распространены слухи, что у вас был выкидыш.

Она наклонила голову и только кивнула.

– Я хочу, чтобы вы собрали вещи и к концу недели уехали отсюда. Вы уедете добровольно, тихо, без суеты.

Она снова кивнула.

– Я отказываюсь от всякой ответственности за вас. Вы можете взять с собой родственников и каких захотите слуг. Я обещаю вам небольшое содержание, которое обеспечит вас едой, одеждой и кровом. Если вы будете разумно распоряжаться деньгами, вы сможете вести спокойное скромное существование. – Ник остановился, чтобы передохнуть, и затем добавил: – В данных обстоятельствах, полагаю, я был более чем великодушен. Это больше того, что мой отец когда-либо давал моей матери или мне.

Она продолжала кивать, бесконечно долго тряся головой, не в состоянии или не желая как-то ответить ему. Странно, но это вызвало у него раздражение. Куда исчез ее огонь?

– Если у вас кончатся деньги, не обращайтесь ко мне. Понятно? – Он грубо схватил ее за подбородок и заставил посмотреть ему в лицо. – Скажите, что понимаете, – потребовал он, не замечая мягкости ее кожи, нежной как у новорожденного. – Дайте мне слово, что навсегда исчезнете из моей жизни.

– Даю вам слово. – Он смотрел, как она сглотнула. Ее глаза стали темно-зелеными, цвета лесной лощины. – Я буду только счастлива никогда больше не видеть вас.

Удовлетворенный, он развернулся и пошел к двери. Лишь на одно неуловимое мгновение он остановился в дверях, чтобы оглянуться. Мередит встретила его взгляд с поднятой головой, сжимая в кулаках ткань платья.

– Вы сделали из меня дурака, – признался он, ненавидя себя даже за такое короткое признание.

Она вызывала в нем тревогу и сочувствие, он не помнил, чтобы когда-либо испытывал подобные чувства к другой женщине. Чувства, которые были похожи на те, которые он не испытывал ни к одной живой душе, кроме своей матери.

Он оторвал от нее глаза, прежде чем позволил себе задуматься над своими чувствами, и вышел, дверь за ним с громким стуком захлопнулась.

Глава 12

Тетушка Элеонора, сидевшая за дверью на корточках позади огромного горшка с папоротником, решительно сжала руки. С этого места ей удалось подслушать большую часть разговора Мередит с лордом Брукширом. Она очень скоро сумела избавиться от врача. Она быстро сообразила, что его слабым местом, как и у большинства мужчин, был желудок, и оставила его в кухне с тарелкой имбирного печенья, испеченного кухаркой. Тетушка Элеонора слышала, как ужасно лорд Брукшир собирался поступить с ними. Отослать их неизвестно куда с нищенским пособием – этого нельзя было перенести.

Она присела еще ниже, прячась за папоротником, когда лорд Брукшир вышел из гостиной. И еще раз, когда из нее вышла Мередит. Оба разошлись в разных направлениях. Она – наверх. Он – в библиотеку.

Не оставалось сомнений, что племянница направилась собирать вещи. Элеонора поправила свой тюрбан и вышла из-за папоротника. Она с решимостью посмотрела на двери библиотеки, за которыми скрылся лорд Брукшир. В одном она была уверена. Она не собиралась провести последние годы своей жизни в домике размером с башмак, выжимая все из каждого гроша и слыша, как ее слабоумный брат дышит ей в затылок и разглагольствует о папских шпионах. Пришла пора взять дело в свои руки. Глубоко вздохнув, она расправила плечи. Она позаботится о том, чтобы лорд Брукшир изменил свое решение.

Встреча с наполеоновской армией не пугала бы ее сильнее, чем встреча с лордом Брукширом. Но его гнев, казалось, был направлен исключительно на Мередит. Он не подозревал о ее собственном участии и тем более о том, что задуманный план фактически был придуман ею, слава Богу. В любом случае она подозревала, что его гнев объяснялся скорее оскорбленным мужским самолюбием, а не возмущением поступком ее племянницы.

Элеонора остановилась перед библиотекой. За двойными дверями слышался звон бокалов. Лорд Брукшир, без сомнения, прикладывался к бренди – порок, присущий джентльменам.

В чем действительно нуждалась Мередит, думала уже не первый раз Элеонора, так это в муже. Мужчине, достойным ее. Вероятно, тогда бы она нашла счастье, ускользавшее от нее. О, ее племянница казалась довольной своей жизнью, занимаясь Оук-Ран и ее обитателями, не обязательно лишь из любви к ним, а, как подозревала Элеонора, скорее для того, чтобы заполнить пустоту в своей жизни. Она знала, что племяннице надо большего. Мередит отличалась от нее, женщины, довольной своим положением старой девы и не склонной терпеть вмешательство мужчины в ее жизнь. Племянница никогда бы не призналась в этом, возможно, она сама не сознавала этого, но Элеонора знала, что Мередит хотела иметь ребенка. Кого-то, кто бы не отверг ее любовь, как это сделал Эдмунд или ее отец и даже в некоторой степени, вынуждена была признать Элеонора, она сама.

Элеонора давно знала о своих недостатках. У нее полностью отсутствовал материнский инстинкт, и она не очень старалась заполнить пустоту, оставленную умершей матерью Мередит. Она не только не могла заменить ей мать, но чаще сама полагалась на племянницу, чем оказывала ей поддержку. Когда она приехала в Эттингем, Мередит была серьезной маленькой девочкой, воспитанной отцом в духе благочестия и стоицизма. И из этой несчастливой маленькой девочки выросла несчастливая взрослая женщина.

Набрав для храбрости в грудь воздуха, Элеонора поклялась помочь племяннице. Вероятно, впервые в жизни. Может быть, Мередит не понимает, чего ей нужно, но она-то понимает.