Барбара Картленд - Страсть и цветок Страница 32

Лицо Локиты вспыхнуло.

— Я тоже… этого хочу… — сказала она и дотронулась рукой до его щеки.

Взяв ее руку, он покрывал поцелуями ее пальцы и ладонь.

— Я люблю тебя! Люблю тебя! Мне нужно будет научить тебя русскому, любовь моя, ведь ни в английском, ни во французском не найдется слов, которые бы донесли до тебя силу моей любви.

— Я немного говорю по-русски, — улыбнулась Локита, — я могу объясняться с Сержем, но очень многих слов я, конечно, не знаю, и ты меня обязательно им научишь.

— Я очень многому могу научить тебя, столь многому, мой бесценный цветочек, что на это не хватит отпущенного нам века. Но все будет начинаться с любви и заканчиваться любовью.

Он собрался было вновь поцеловать ее, но внезапно остановился:

— Я знаю, что мы будем делать. Мне кажется, если мисс Андерсон станет хуже, ты не захочешь отлучаться за границу.

— Ты такой… добрый и чуткий, — проговорила Локита, — и она в самом деле так серьезно больна… что я боюсь…

Больше вымолвить она не смогла ни слова. Руки князя нежным повелением заставили ее замолчать.

— Я буду беречь тебя так же, как раньше это делала она. И быть может, когда-то нам откроются все твои тайны…

— И тайна моего происхождения? — спросила Локита.

— Ты ведь очень загадочная особа, — с улыбкой произнес князь.

— Мне кажется, Энди решила все доверить бумаге. С первого дня нашего появления в Англии, стоит ей почувствовать себя лучше, она исписывает десятки страниц. Прочитать их невозможно: она запирает их на ключ в комоде.

— В таком случае нам нет смысла о них беспокоиться, — убежденно заявил князь. — Мне остается лишь думать о тебе, спрашивать, счастлива ли ты и любишь ли меня.

— Ты же знаешь, что я люблю тебя. Люблю сильнее, чем умею это выразить словами.

— Тогда расскажи мне об этом своими губками, — прошептал князь и прильнул к ее устам.

Локита, выйдя в сопровождении князя из столовой, последовала за ним в гостиную. В комнате, подобной этой, ей еще не доводилось бывать.

Утопая в цветах, она благоухала ароматами столь изысканного и нежного свойства, что и эти цветы, и эти запахи Локита уже не могла отделить от своей любви.

Слуга принес графин с бренди и поставил на небольшой столик.

— У вашего высочества есть еще какие-нибудь пожелания?

— Нет, это все.

Лакей поклонился и покинул комнату.

Локита, которая любовалась вазой с цветами, повернулась к князю.

— Подойди сюда! — попросил он.

И будто она только ждала приглашения, легкой, воздушной поступью, словно бы не касаясь ковра, она подбежала к нему.

Он приблизил ее к себе, но не поцеловал, а лишь внимательно всмотрелся в ее лицо:

— Как может быть так красиво, так совершенно земное существо? Я и сейчас не могу поверить, что на самом деле вижу тебя перед собой, что это не прихоть моего воображения.

Локита радостно рассмеялась:

— Это не прихоть воображения… я перед тобой… и я — твоя жена. Я и не предполагала, когда впервые увидела тебя… что буду носить на пальце твое кольцо…

— Ты скрывалась от меня, ты растворилась в тени, как привыкла делать и прежде, но теперь, моя бесценная крохотная орхидея, ты уже не сможешь убежать от меня.

— А ты думаешь… мне этого когда-то захочется? — Голос ее дрогнул от страсти, комком подступившей к горлу.

Он прильнул к ее бледному плечу, потом покрыл поцелуями шею.

Дрожь возбуждения, пронзившая ее тело, передалась и ему. Властным порывом уста их устремились навстречу. Поцелуй был страстным, пламенным.

Затем, не прерывая поцелуя, он приподнял ее и опустился вместе с ней в большое, уютное кресло, покачивая ее, словно дитя, из стороны в сторону.

— Когда я увидела тебя в первый раз, мне захотелось, чтобы ты именно так взял меня и посадил к себе на колени, — призналась она еле слышно.

Она прижалась щекой к его плечу. То был знак глубокой привязанности.

— В ту ночь, после ужина, когда ты спас нас из рук бандитов, мне захотелось, чтобы ты поцеловал меня, — шепнула она.

— Уж не думаешь ли ты, что я этого не хотел? — спросил князь. — Никогда в жизни я не был способен на подобные чудеса выдержки.

— Но почему же ты… этого не сделал?

— Потому что боялся испугать тебя, моя звездочка. Я знал, что ты моя, что сердца наши бьются в унисон, что мы одно целое… И однако ж, я видел, как ты юна и невинна.

Она вновь прильнула к его плечу:

— Я должна быть достаточно… искусной в любви… чтобы знать, как сделать тебя счастливым.

— Ты и так это делаешь, оставаясь собою. Как бы я хотел объяснить тебе, что наши чувства друг к другу совсем не похожи на те, какие мне приходилось испытывать прежде. Дело здесь вовсе не в том, чтобы быть искусной или неискусной, искушенной или невинной. Дело только в том, что ты — вторая половина меня самого.

— Но неужели так может быть на самом деле? Ты такой величественный… статный… внушительный…

— А ты нежная, добрая и очень женственная, — проговорил князь, подкрепляя каждое слово новой лаской.

Она чувствовала на себе игру его пальцев — и вдруг затрепетала так, словно бы превратилась в музыкальный инструмент, который благодарно откликается на бережное прикосновение рук исполнителя.

— Я люблю тебя! — сказала она.

— Расскажи мне, как велика твоя любовь?

— Как мир, как океан, как небеса, — прошептала она.

— Я ждал от тебя именно этих слов. Я научу тебя любви, мой цветочек, я укажу тебе, как любить меня, чтобы ты забыла обо всем мире, кроме одного лишь меня, чтобы небесами тебе казались только мои объятия…

Голос его дрожал от страсти, глаза пылали огнем. Он стал покрывать ее поцелуями, пока дыхание ее не участилось, а тело, казалось, было готово воспламениться.

Внезапно ей захотелось освободиться из его объятий.

— Я хочу станцевать для тебя, — прошептала она, — как когда-то танцевала для папы, но сейчас это… важнее и прекраснее… потому что я танцую для… тебя.

Князь затаил дыхание.

— Да, станцуй, мое сокровище!

Она встала и прошла на середину комнаты.

Сияние свечей, установленных в хрустальных бра, играло в золоте ее волос, глаза были напоены нежностью и любовью.

С минуту она простояла неподвижно, как бы вслушиваясь в звуки музыки, что настроят ее и поведут в танце.

И вот танец начался. Князь видел его впервые. Он знал, что так велит танцевать ее сердце, любовь, которая захватила ее душу.

То был танец света и радости, источаемых не этим миром, но горним, божественным.

Она простерла руки перед собой, словно желая охватить или постичь торжество любви, и тут же, как бы осознав бесплодность этой попытки, воздела ладони к Небесам, моля о помощи и благословении.