Патриция Райс - Заблудший ангел Страница 32

Уже смеркалось, когда она сошла с повозки и поблагодарила Старшего Брата, который предложил подвезти ее домой после собрания. Она вошла в пустой дом Николлзов, где звучало гулкое эхо, и удивилась, как это она могла прежде жаловаться, что в доме стоит шум: плач Эми, ворчливые жалобы Чарли, пронзительный крик Джози. Тогда в доме хотя бы чувствовалась жизнь. Теперь здесь обитало ничто.

Карлсон уехал в погоню за двумя молодыми рабами, сбежавшими прошлой ночью. Дора не ожидала его скорого возвращения. После отмены закона о беглых рабах Карлсон уже не мог обращаться к властям с просьбой о возвращении невольников, если им удалось переплыть на другой берег реки. По закону штата Кентукки они все еще считались беглыми, но Дора сильно сомневалась, что молодые рабы – дураки и остались на территории Кентукки.

Карлсону, чтобы поймать их, надо будет переправиться через реку и ловить их собственными силами. Он не мог также предложить за них выкуп, а ловцы беглых рабов были заинтересованы только в наживе. Дора не думала, что Карлсону самому удастся изловить беглецов, но он легко не сдастся, это она твердо знала.

Она пошла на кухню проверить, как дела с ужином, но увидела там только горшок с соусом, тихо кипящим на плите. Она не обвиняла слуг в желании ускользнуть из железной хватки дисциплины каждый раз, как им предоставлялся случай, но, сдается, они решили, что настанет время, когда они день-деньской палец о палец не ударят. Доре было, что сказать по этому поводу, им еще неизвестное. Никто и никогда не пользовался такой свободой. Во всяком случае, ничего не делать могут лишь богачи.

Она наполнила две миски и понесла их наверх. Может, ей удастся заинтересовать Харриет Николлз рассказом о домашних делах, когда так пал авторитет дисциплины и власти. Иногда справедливое негодование по поводу упадка нравственности помогает добиться многого.

Харриет уже спала. Несмотря на некоторое улучшение здоровья, она легко уставала. Дора, нахмурясь, поставила одну миску на прикроватный столик и, глядя в окно, стала ужинать сама. Она надеялась, по крайней мере, что удастся поесть в обществе.

Прошел час, а Харриет все еще спала. Дора отнесла миски вниз. Нет, еще никогда в доме не было так пусто. Положим, у Николлзов не было обширной родни, которая постоянно их навещала, как у их друзей и соседей, но все же в доме всегда было шумно, все время стояла суета. Странно, даже слуги не ходили взад-вперед, как обычно.

Из хижин рабов доносились звуки музыки. Этим благоуханным июньским вечером было еще не жарко, как, несомненно, будет через пару недель. Может, немного прогуляться? Вряд ли рабы будут против, если она немного послушает музыку. Доре казалось, что они ее принимают. Может быть, потому, что она их всегда лечила, когда они страдали от болезней и ран.

Дора уже спустилась вниз, чтобы зайти в свою комнату за капором, как услышала, что кто-то бежит по подъездной дорожке. Возможно, в обычное время она бы не услышала столь легкого шума, но нервы у нее были напряжены до крайности, и ухо чутко реагировало на малейший звук. С громко бьющимся сердцем она выглянула в окно, из которого была видна парадная дверь. В сумерках было трудно различить что-то определенное, кроме долговязой фигуры босоногого человека, бегущего по грязи, но она легко его узнала. Солли. А Солли никогда не бегал, если мог плестись нога за ногу, вразвалку, неспешно. Случилось что-то неладное.

Первое инстинктивное ее побуждение – взглянуть на вечернее небо и удостовериться, что табачный сарай не полыхает огнем. Она прекрасно знала, что Чарли и его бедовые дружки способны выжечь все ее владения, если увидят в ее земле недостающий им лакомый кусочек. Она не сомневалась, что прежние неполадки с фермой и плантацией их рук дело. Но Чарли сейчас был в отъезде, а другие недавно перестали ее донимать. Они могли найти себе развлечения поинтереснее, чем поджог крошечной фермы и разорение нескольких акров земли.

Нет, пламя не освещало ночное небо. Тогда что же случилось?

Дора вышла на порог, тем самым, перехватив Солли, устремившегося к черному ходу. Увидев ее, он побежал прямо через лужайку, крича:

– Возьмите свою лекарскую сумку, мисс Дора, и давайте быстро сюда!

Она хотела спросить, кто пострадал, и как, и почему, но все уже знала. Она догадалась по боли в сердце, от которой страдала все эти дни. Ей бы раньше догадаться, но столько всего произошло одновременно, что она не обращала внимания на болезненное стеснение в груди.

Она вбежала наверх, схватила саквояж и поспешила вниз, забыв о капоре и накидке. Ночь была теплая, а Дора очень спешила. Она не могла простить себе смерть Дэвида. Она никогда себе не простит, если Пэйс умрет потому, что слишком поздно подоспела ее помощь.

Пэйс сморщился от боли, земля словно вздрогнула под ним. Голова была легкая и как бы не на своем месте, но, попытавшись привести мысли в порядок, он подумал, что, возможно, лежит не на голой земле, а в постели. Мучительная боль в руке и плече стала частью всего существа, но, прежде чем сдаться на милость этой боли, он остро ощутил то, что лежит на постели. Покинув госпиталь, он вроде взял в собственные руки свою судьбу. Потом какие-то невидимки перенесли его из повозки в вагон поезда, потом положили на повозку снова и повезли туда, где он как раз сейчас и находился.

– Горячую воду, Джексон. Согрей побольше воды. Голос прошелестел у него в мозгу, словно его прошила невидимая нить, и он снова вернулся к осознанию себя. Да, он снова дал себе волю и куда-то поплыл. В последние несколько часов он проделывал это довольно регулярно уже несколько раз. Когда боль становилась невыносимой, он мог усилием воли как бы оторваться от самого себя и куда-то плыть, плыть. Но тихий голос снова и снова звал его и возвращал назад.

Нежные прохладные пальцы касались его лба. Он ощущал, что давно не брит, чувствовал зловоние своей грязной одежды. Ему хотелось заорать, чтобы женщина убралась прочь, но Пэйс не мог вспомнить, кто она и почему он должен ее гнать.

Потом почувствовал, что его раздевают. И не мог сказать, то ли крикнул от боли и тревоги или только хотел закричать. Прохладные руки снова вернулись с теплой душистой водой, и тихий голос что-то успокаивающе сказал, когда он попытался избежать ее прикосновений. Острые ножи вонзились в его плоть – это она занялась его раненой рукой, и он едва не отшвырнул эту женщину, стараясь ускользнуть от ее ладоней.

– Не трогай, – прорычал он. Но, может быть, только подумал, что прорычал. – Ее нельзя отнимать.

– А я и не хочу, – пробормотал насмешливо голос. – Но и тебе она сейчас не пригодится, в таком вот состоянии, так что не беспокойся.