Мэгги Осборн - Не бойся любви Страница 33

Ненавидя себя, он тем не менее решился предложить то, что могло стать выходом из скверной ситуации:

— Если уж вы до такой степени стремитесь влезть не в свое дело, то мы могли бы вместе отвезти девочку в Калифорнию.

— Вы и в самом деле считаете, что я попадусь на эту удочку? В ту самую минуту, как я утрачу бдительность, вы заберете Грасиелу и оставите меня с носом быстрее, чем муха успеет крылышками взмахнуть.

Связав его, как бычка, Дженни разбудила Грасиелу. Тай не видел их, но слышал, как они кричали друг на друга. В конце концов Дженни подвела Грасиелу к нему.

— Хорошенько погляди на своего дядю Тая, — сказала она, наклоняясь к лицу девочки. — Он никуда тебя не повезет. Это сделаю я. Так что одевайся-ка поживей. Мы уезжаем.

Грасиела смотрела на Тая обиженно и разочарованно.

— Я тебе верила.

Вонзив ему в сердце еще и этот нож, Грасиела взметнула подолом своей пышной ночной сорочки и исчезла из поля зрения Тая. Дженни наклонилась над ним, глаза ее обратились в щелочки.

— Это я давала обещание. Вы не давали. Запомните, что я сказала. Если я увижу вас еще раз, то убью только за то, что вы мне мешаете.

Он лежал на боку, связанный, злой и униженный настолько, насколько может быть злым и униженным мужчина. Лежал и прислушивался к удаляющемуся топоту копыт.

Одна лошадь. Дженни Джонс решила вопрос о лошади Грасиелы в течение двух минут.

Тай глядел на крохотный цветущий кактус в трех дюймах от собственного носа и коротал время, воображая, как он придушит некую женщину с молочно-белой кожей и язычком пламени там, внизу.

Глава 8

Дженни выбрала дорогу на север между отрогами Сьерра-Мадрес и железнодорожными путями, огибающими Центральное плато. Если она будет преодолевать ежедневно расстояние в двадцать миль, то через две недели доберется до Чиуауа.

Однако, похоже, ее прогнозы были чересчур оптимистичны. Спустя три дня после выезда из Дуранго дорога пошла по каменистой пустынной земле и глубоким лощинам. Это сильно замедляло движение. С приближением ночи Дженни каждый раз старалась отыскать низенькие лачуги крестьян, пытающихся тяжким трудом извлечь средства существования из скудной почвы. Дженни знала, что возле жалких полей обязательно бежит хоть малая струйка воды и есть шанс купить в деревеньке свежего мяса и молока для ребенка.

— У меня болит лицо, — мрачно заявила Грасиела, без всякого удовольствия глядя на кусок козлятины, который жарился над огнем костра.

— Ты втирала в кожу алоэ, как я тебе велела?

У Дженни просто слюнки текли от запаха жареного мяса. Жена крестьянина продала ей также свежие тортильи и спелый кабачок. Настоящий пир.

— Пей-ка молоко, — напомнила она Грасиеле. — Оно очень хорошее.

Грасиела повернула загорелое лицо в сторону крестьянской хижины — темного пятна на фоне ночи. Ни искорки света не пробивалось сквозь стены из глины и ветвей. Либо обитатели хижины уже легли спать, либо сидели при свете слишком слабом, чтобы он виднелся в щелках.

— А почему мы не можем спать в доме вместе с ними? — спросила Грасиела ноющим, монотонным голосом, который начал действовать Дженни на нервы еще два дня назад. — Мне не нравится спать на земле. Я боюсь, что насекомые или змеи заберутся под одеяло.

— Малышка, — заговорила Дженни, изо всех сил стараясь сохранить терпение. — В этих местах нет асиенд. Веришь ты или нет, но большинство людей живет вовсе не так, как привыкла жить ты. У них нет слуг, вкусной еды и кроватей. В этой вот хижине восемь человек, и для тебя нет места даже в квадратный дюйм. К тому же они спят или в гамаках, или ложатся прямо на землю, как мы с тобой.

Грасиела бросила на нее взгляд «я-тебя-ненавижу».

— Ты обещала не называть меня малышкой, — сказала она.

После некоторой внутренней борьбы Дженни признала, что заслужила упрек.

— Ты права, — неохотно проговорила она, наклонившись к огню, чтобы проверить, не готово ли мясо. — Извини. Если ты обнаружишь у себя в постели насекомое, раздави его. А если заползет змея, убегай. — Она посмотрела на Грасиелу поверх огня. — Жалобами ничему не поможешь. Просто старайся думать о том, что через две недели неприятности кончатся, и не сетуй на неудобства. Думаешь, мне не хочется спать в постели? Но от меня ты не слышала ни одной жалобы.

Девочка выглядела уже не такой нарядной. Ее модный бордовый костюм для верховой езды стал серым от пыли и пропотел. От подола оторвался кусок. Поскольку воды для мытья часто не было, лица у обеих были покрыты поверх загара грязью. Возле самых волос испарина, смешанная с пылью, образовала полоску грязи, которая засыхала и начинала мучительно чесаться.

Когда на мясе образовалась хрустящая корочка, Дженни отрезала по ломтю для себя и Грасиелы, положила на тарелки и добавила горячие ломтики поджаренного кабачка. Козлятина была суховатая и твердая, но неплохая. Дженни случалось едать и похуже.

— Я знаю, что ты устала, — сказала она Грасиеле, — но ты должна есть, чтобы подкрепить силы. Так что очищай тарелку.

— Дядя Тай мной не командовал.

— Да уж! Судя по тому, что ты рассказывала, это ты командовала им.

Тортильи в отличие от мяса были мягкими и, казалось, сами проскакивали в глотку. Прямо амброзия.

Дженни нравилось это слово, почерпнутое ею из словаря. Амброзия — мифическая пища богов. Об этом стоило подумать. Прежде чем она наткнулась на слово «амброзия», она даже представить себе не могла, как Бог усаживается за ужин. Весь день она потом гадала, кто же ее готовит, эту амброзию. Разумеется, не сам Бог. Но может, мифическую еду не надо готовить?

Грасиела подцепила вилкой кусочек козлятины, попробовала и состроила гримасу.

— Оно, конечно, не амброзия, но это все, что у нас есть, так что жуй без разговоров.

— Дядя Тай не заставлял меня есть то, чего я не хочу.

Дженни прищурилась.

— Я просто устала слушать, какой замечательный парень твой дядя Тай.

— Он гораздо лучше, чем ты.

— Потому что ты обвела его вокруг пальца, да? Потому что обслуживал тебя, а ты сидела, как госпожа, на камешке? — Дженни фыркнула. — Позволь мне сказать тебе кое-что, малышка. Ох, извини… Грасиела. С тех пор как мы с тобой вместе, ты научилась варить почти сносный кофе, научилась разжигать огонь, сама раздеваешься и одеваешься. Научилась закалывать волосы шпильками. Можешь напоить лошадей и свернуть постель. Умеешь мыть посуду, а завтра, нравится тебе это или нет, приготовишь большую часть нашего ужина. Ты еще очень многого не знаешь, но уже не такая неумелая, как была. Теперь скажи мне: не лучше ли чему-то научиться, чем сидеть на заднюшке и глядеть, как другие заботятся о тебе?