Ханна Хауэлл - Если он поддастся Страница 33

Лежа в кровати, Брент разглядывал потолок. Он еще никогда не испытывал такого отчаянного одиночества. Хотелось, чтобы Олимпия была рядом, чтобы ее роскошное тело прижималось к нему, но он понимал, что в данный момент это невозможно. В доме тьма народу, и утром он вряд ли сумел бы выскользнуть от Олимпии незамеченным. И уж совсем не хотелось увидеть лица всех этих детей, когда он будет выходить из ее спальни. Ведь никто из них не был настолько невинным, чтобы не понять, чем они там занимались.

Ох, он по-прежнему чувствовал вкус ее губ на своих губах. И даже чувствовал ее запах. Они занимались любовью страстно и бурно – внезапно вспыхнувшая страсть поглотила их целиком. Искусство в любовных утехах, приобретенное им за долгие годы, было забыто в тот же момент, когда она, обнаженная, оказалась в его объятиях.

Вопрос, который мучил его, не давая заснуть, заключался в следующем: почему Олимпия пустила его к себе в постель? Она была вдовой, а такие женщины имели некоторую свободу, и у многих имелись любовники. В свое время у него самого были интрижки со вдовами.

Однако Олимпия – женщина другого сорта. Вдовствуя, она так и не завела себе любовника. И больше всего его удивляло то, что в его объятиях она воспылала к нему страстью. Это льстило его самолюбию, хотя он понимал, что было бы неразумно слишком уж откровенно показывать свое удовольствие от такого развития событий. По тому, как Олимпия целовалась с ним, стало понятно: она хотела его. Ему даже стало интересно: не приведет ли ее это желание… к чему-то большему? Но граф тут же отбросил столь неожиданную мысль. Он не относился к тем мужчинам, которые представляли собой достойную партию. Мать отвадила бы от него любую женщину и заставила ее уйти в слезах. К тому же у него сейчас имелся целый отряд сводных братьев, которых следовало как-то поддерживать, а также два родных брата и сестра. Этих нужно будет вырвать из-под влияния матери. И еще – его репутация. Репутация настолько отвратительная, что ни одному порядочному человеку не придет в голову якшаться с ним. Кроме того, он доказал, что не способен защитить тех, кого любил. Ему удалось оградить двух младших братьев от интриг матери, но это был единственный случай, когда он с полным правом мог считать себя мужчиной, способным защитить кого-то.

В прошлом у него было столько неудач, что больно даже вспоминать о них. Была Фейт – прелестная невинная дочка викария, на которой он собирался жениться. Мать уничтожила ее, а он слепо поверил, что девушка сбежала к другому. Он даже не поинтересовался, куда она исчезла, и не стал разыскивать. А потом убедил себя, что наравне с матерью виноват в смерти Фейт. И вот теперь – Агата, остававшаяся в полной власти матери, собиравшейся выдать его бедную маленькую сестренку за настоящее чудовище (этого человека большая часть общества была бы рада видеть на виселице). И ему никогда в голову не приходило проявить заботу о незаконнорожденных детях отца, что было верхом равнодушия. Судя по всему, он потерял их навсегда.

Если он порядочный и сильный человек – тогда ему надо бежать, бежать от Олимпии. Бежать как можно скорее! Она заслужила кого-нибудь получше, чем он, и, кстати, как любовника – тоже. Однако Брент понимал, что останется с ней до тех пор, пока ему будет это дозволено. Так что теперь оставалось только молиться, чтобы не потерять и ее.

Глава 10

Кофе был чудесным, как всегда, – Энид умела его варить.

А Брент сидел как на иголках, дожидаясь, когда орда детей закончит завтракать и они с Олимпией останутся одни. Он то и дело смотрел на нее, и ее строгая красота возбуждала его, как, впрочем, и всегда. Но мысленно Брент сосредоточился на новом для него факте из жизни этой женщины, ставшей его любовницей. Оказывается, Олимпия была матерью двенадцатилетнего ребенка.

Брент попытался – и это было нелегко – представить ее девочкой тринадцати лет, делавшей свои первые шаги в мир женственности. А потом Олимпия превратилась в сильную, уверенную в себе женщину, знающую себе цену. И даже при всей присущей ей эксцентричности в ней с трудом можно было распознать девочку, когда-то игравшую с другими детьми. Девочку, которая подверглась жестокому насилию мужчины, принадлежавшего, судя по всему, к ее многочисленной родне.

– Господи, ты же ведь была совсем девчонкой, когда он наградил тебя ребенком, – сказал Брент и поморщился. – Извини…

– Мне кажется, ты заразился от меня привычкой говорить то, что думаешь. – Олимпия улыбнулась и помешала чай в чашке. – И не извиняйся. Я действительно была ребенком, когда забеременела Илаем. Бывали моменты, когда я думала, что мы с ним станем друзьями по игре, а не матерью и сыном.

– Почему он сейчас не с тобой?

– Потому что я приехала сюда, чтобы ходить по магазинам, покупать какие-нибудь легкомысленные вещицы, новые наряды и, возможно, посещать приемы. Не каждому ребенку это понравится. Вдобавок у него еще нет привычки к ограничениям, которые налагает на человека жизнь в большом городе. Его дару требуется определенная закалка.

– У него тоже дар? – Ему хотелось поинтересоваться, трудно ли растить ребенка, у которого есть подобные способности, но он решил промолчать, чтобы не отвлекать Олимпию от рассказа о сыне.

– Да, конечно. Ведь он сын двух Уорлоков.

– Ах, ну да… Было бы странно, если его у него не было.

– Вот именно. И у него очень мощный дар. Собственно, поэтому мы и не одобряем браки между двоюродными братьями и сестрами. – Она пожала плечами. – Хотя они и не запрещены. Семья большая, в течение нескольких поколений существует приток чужой крови. Илай способен передвигать предметы усилием воли. Временами, когда из-за чего-то сильно переживает или злится, он может потерять над собой контроль – и тогда предметы летают по комнате. Сейчас стало намного лучше, чем в то время, когда сын был совсем маленьким и делал это ради развлечения. Но мальчик взрослеет, а это сложный процесс, который закончится лишь тогда, когда он превратится в мужчину. Поэтому, пока он не научится держать себя в руках, ему придется немного пострадать.

– Ничего удивительного. Но для мальчика это трудное время…

Олимпия кивнула:

– Я это время тоже переживала без особого удовольствия. У него уже начал ломаться голос, когда я отправилась сюда. И меня постоянно тревожит мысль, что я теряю моего малыша. – Олимпия покачала головой и проглотила комок в горле, который всегда подкатывал, когда она думала о сыне. – Глупо, конечно…

Брент потянулся к ней через стол и взял за руку.

– Да, немного. Но он ведь не может не меняться. И все же твой сын по-прежнему твой сын. То, что ты оставила его и вырастила, несмотря на жестокий способ, которым он был зачат, – есть свидетельство твоей любви к нему. – Брент подавил желание пересесть к ней – ужасно хотелось расцеловать Олимпию в раскрасневшиеся щеки. – Я даже немного завидую ему, – пробормотал он и тут же понял, что не очень-то завидует.