Марина Струк - В тебе моя жизнь... Страница 33

Он всегда стремился сразу же прояснить отношения, порвать былые отношения, прекратить приятную, но начавшую тяготить его связь. Различие было в том, что ранее это происходило с женщинами, которые были готовы к этому. Женщинами, которые с самого начала предполагали, что их связь будет когда-нибудь иметь свой конец.

Натали же была не такая. Она была особенная. Она была другая.

Он чувствовал некую ответственность за нее. Сергей помнил ее еще той девочкой, что так задорно смеялась, когда он раскачивал ее на качелях в саду имения ее родителей. Той девочкой, что краснела при виде его, а он, так по-девичьи, смущенно краснел в ответ.

Когда их первая нежная влюбленность превратилась в эту порочную связь? Когда она превратилась в те узы, которые душили его теперь?

Он не был трусом, и его тяготило осознание неприятности своего поступка, но Загорский избегал встречи с Натали, как только мог. Он даже признавал, что был доволен фактом нездоровья Натали — это не позволяло той часто выезжать в свет. А сам он стремился не бывать в тех салонах, где существовала возможность ее увидеть. Он так боялся причинить ей боль, что не осознавал, что своим уклонением от встречи с ней, своими равнодушными и короткими записками на ее письма причиняет ей большее расстройство.

Наконец Загорский решился и в ответ на ее очередное письмо написал, что навестит ее вечером. Она стала настойчива в своих записках к нему с просьбами навестить «une pauvre malade[20]», что он понял тянуть долее нельзя.

Прибыв к дому Ланских, он долго не мог решиться и спешиться. Он смотрел на темные окна особняка и чувствовал странную горечь во рту. Он уже заранее знал, что это расставание не будет схожим с предыдущими в его жизни. Он бы и сидел в седле дальше, наверное, если бы дверь входа со стороны двора не распахнулась бы и не показалась горничная Натали.

— Что же вы ждете, барин? — прошептала она. — Хозяина, конечно, дома нет, но вдруг увидит кто и донесет ему. Спешивайтесь скорее. Нешто забыли…

Загорского неприятно кольнула ее последняя фраза. Он действительно забыл. Забыл и не хотел вспоминать этот путь по темному особняку по коридору для слуг, эти свидания тайком, эту страсть украдкой. Теперь это казалось ему столь грязным, столь бесчестным, что он удивился этому неожиданному ощущению брезгливости.

Натали ждала его, сидя в кресле перед туалетным столиком. Сквозь пламя единственной свечи она смотрела на свое отражение и не повернулась, когда он ступил в комнату. Она никак не показала, что заметила его присутствие, и он, даже радуясь в глубине души такому холодному приему, опустился в кресло и принял предложенный горничной бокал вина.

Они молчали с некоторое время, не обменявшись ни словом, ни взглядом. Былые любовники, проведшие столько жарких страстных ночей в объятиях друг друга и не решающиеся сейчас нарушить тишину, стоявшую между ними.

Наконец Загорский проговорил, не отводя напряженного взгляда от своего бокала:

— Рад видеть, что ваше путешествие закончилось благополучно, но огорчен, узнав, что твои головные боли мучают тебя. Как нынче твое здоровье?

Натали так резко повернулась к нему, что ее волосы взметнулись за спиной.

— Тебя интересует мое здоровье? Неужели? Было бы лучше, если бы ты потрудился навестить меня раньше. Из чьей постели ты ко мне сейчас, милый? — проговорила она едко.

— Ах, прошу тебя, оставь этот тон кухарки, — устало ответил ей Загорский. — Я сотни раз повторял тебе, что он не к лицу тебе.

— А что мне к лицу? Слепая покорность? Готовность к всепрощению и принятию тебя обратно, натешившегося досыта у какой-нибудь шлюхи?

— Я никогда не просил принимать меня обратно, — резко сказал Загорский и поднялся. Он видел, что Натали раздражена до крайности и заранее же предвидел ее истерику. А значит, разговора не получится нынче, и ему следует уйти.

— Нет! — Натали метнулась к нему через всю комнату и взяла его за руку. — Прости меня, я не понимаю, что говорю. Я не буду злиться, обещаю.

Она поднесла его руку к своим губам прежде, чем он сумел остановить ее. Раздраженный своим настоящим положением, чувствуя себя последним подлецом, он отстранился от нее и, выпростав руку из ее ладони, схватился за бокал с вином, словно утопающий за бревно.

— Натали, нам надо поговорить, — начал он, но она быстро перебила его.

— О чем? Нам не о чем говорить. Милый, милый, я все готова простить и забыть. Что с того, что ты опять поволочился за какой-то юбкой? Мужскую натуру не изменить. В душе они всегда охотники, я всегда это понимала. И потом — какой же ты гвардейский офицер без волокитства? Даже подумать смешно. Гвардейцы, они ведь вечно влюблены в кого-то, n'est-ce-pas[21]? Просто обними меня, как прежде, и все забудется.

Загорский во время ее торопливой речи допил вино до последней капли, потом медленно поставил бокал на столик и повернулся к ней.

— Нет, Натали. В этот раз — нет.

— В этот раз?! — ее голос сорвался на визг. — Только не говори, что ты серьезно увлекся этой рыжей бестией!

— Что? О какой рыжей бестии речь?

— О Софи! Об этой змее! Приживалке в моем доме! Разве ты не встречался с ней? Не лги мне, я знаю прекрасно, что встречался. Она мне во всех подробностях описывала, как вы пересекаетесь то в театре, то на прогулках.

Загорский как мог напряг свою память и еле вспомнил хорошенькую молодую вдовушку, что была представлена ему в салоне у Вяземских. Но у нее светился в глазах такой нескрываемый интерес к его особе, что ему даже стало не по себе, и он поспешил откланяться. Другой встречи с ней, видит Бог, он не помнил, о чем честно и сообщил Натали.

— Тогда… тогда… — она перевела на него взгляд и пристально уставилась в его глаза. — Это та девчонка… Ольховская! О! Ты смутился! Значит, она. Она! Зачем она тебе? Что она может тебе дать? Разве ее губы слаще моих? Разве ее прелести сравнимы с моими? Разве может она доставить тебе такое удовольствие, какое доставляю тебе я? Или ты просто решил наставить рога перед свадьбой своему лучшему другу? Подарить ему своего un bâstard[22] в качестве подарка к венчанию?

Загорский резко шатнулся к ней, и Натали по выражению его глаз поняла, что зашла слишком далеко, испытывая его чувства. В последний миг он вдруг отошел к окну и стал дергать бахрому у гардин, словно срывая на них ту ярость, в которую привели его слова Натали.

— Ты готов был ударить меня, — тихо прошептала она. — Готов был ударить, — повторила она, словно не веря своим словам.

— Ты действительно влюблен в нее, — сказала Натали с грустью после недолгого молчания. — Не знаю, надолго ли это, но ты увлечен ею столь сильно, что готов ударить меня за эти слова. Раньше ты бы отшутился, и мы посмеялись бы с тобой над нелепыми влюбленностями юных курочек, как ты их называл, а теперь…