Ирина Мельникова - Фамильный оберег. Отражение звезды Страница 34

Смеркалось, когда они спустились в лагерь. Там было спокойно. Горели костры, люди отдыхали. Кто-то штопал лопотину, кто-то закинул самодельную снасть в быстрые воды, а кто-то просто сидел или лежал возле костра, вытянув усталые ноги. На красном закате черными силуэтами вырезались высокие ели. Этот день благополучно заканчивался, а следующий наверняка готовил новые испытания…

Глава 12

Через день привели дощаники к месту, облюбованному государем. Оно и впрямь оказалось подходящим: лес близко и берег для причала удобный. Рядом – гора высокая. Назвали ее Сторожевой. Далеко с горы видно! Даже Борус пятиглавый – как на ладони!

К вечеру и те казаки, что верхами сквозь степь и тайгу шли, подтянулись. Весело стало! Огласилась тайга громкими криками, смехом, ржанием лошадей и лаем собак. Стали выгружать грузы, за два дня выкопали землянки, соорудили балаганы. А еще через день отправили часть казаков валить лес. Остальных кого в охрану выставили, кого на разведку отправили. Закипела работа!

Строили острог по Уставу ратных, пушечных и других дел, касающихся до воинской науки. В плане, что привез Бауэр, все было расписано до мельчайших деталей: «Крепость ставить одну, вокруг острога заплот городить рубленый в лапу. По углам четыре башни возвести, пятую башню проезжую – к бору, а к Енисею-реке – ворота проезжие и вокруг оного острога выкопать ров и позади рва – надолбы. А внутри острога подъять две избы, да четыре избы и два анбара под башнями, да анбар на берегу Енисея, да мангазейный анбар, да пять казарм и пороховой погреб…»

Одновременно с острогом поставили в тайге три заимки, соорудили под перевалами на важных мунгальских тропах пять форпостов – обнесенные рвом и частоколом укрепления с четырьмя башнями по углам. На каждом форпосте – казарма для сменного гарнизона. Учинили конные разъезды, которые, сменяя друг друга, объезжали границу с мунгалами. Кыргызы пока не лезли, но и на сближение не шли. Правда, за строительством острога следили: не раз казачьи разъезды встречали конников в тайге, но те тотчас принимались нахлестывать коней и мигом скрывались в лесных дебрях.

Мунгалы тоже отношений не обостряли. Сразу после возведения форпостов, на первом из них – Шабанском, самом близком к острогу, появился дарга[38] со свитой. Привез два барана, поклялся в вечной дружбе. Казачий голова ответил отдарком – фунтом рубленого табака. Гостей накормили, напоили, затем с трудом усадили на лошадей и отправили восвояси. Через пару дней дарга прислал еще двух баранов и предложение встречаться чаще. «Попробуй откажись, – жаловался казачий голова Мирону, – порежут всех в одночасье. Их вон какая туча!» По этой причине решили от встреч не отказываться и на них не опаздывать. А то расценят как нарушение мирных соглашений, тогда жди беды!

К августу пятибашенный острог был возведен. Оградили его засеками, рвами и валом. Постепенно достраивали избы, амбары, казармы, чтобы к зиме переселить служивых из землянок и балаганов в теплое жилье. Готовили припасы на зиму: добывали зверя, солили, вялили мясо и рыбу, сушили ягоды и грибы, били кедровый орех…

За заботами текли дни, но установить отношения с кыргызами не удавалось. Каждое утро, просыпаясь, Мирон надеялся, что Айдына хоть сегодня подаст какую-то весточку, но всякий раз ничего особенного не происходило. И Мирон стал беспокоиться: уж не случилось ли чего страшного? Ведь она не могла не знать, что в ее землях хозяйничают русские. Рубят острог, плотбище возвели для строительства дощаников и плотов, чтобы перевозить грузы по Енисею, наладить сообщение с Краснокаменским и Абасугским острогами. Шум стоял на всю округу. Горели костры, дым вился столбом. Стучали топорами лесорубы, заготавливали дрова на долгую зиму…

Иногда Мирон поднимался на Сторожевую гору. Там всегда дул ветерок, разгоняя гнус, а просторы сверху открывались – дух захватывало! Между подковой Саян-камня на юге и темными лесами, обнявшими ее с севера, на сотни верст раскинулась кыргызская степь: бурая от палящего зноя, с серебристыми метелками ковыля, с редкими березняками на белесых сопках, с оплывшими курганами-могильниками, на которых, как в хороводе, застыли плоские красноватые камни. Немые сторожа забытых могил.

Сверху степь, будто кровяными жилами, пронизана темными линиями. То заросшие травой древние оросительные каналы. А в ближних горах – обвалившиеся копи. В незапамятные времена в них добывали серебро, золото, медь. На противоположном берегу Енисея обнаружили выходы каменного угля и плавильные ямы…

«Богаты земли Чаадарского улуса, – думал Мирон, оглядывая из-под руки дальние дали. – Едва ли не богаче, чем Урал. Но сколько лет пройдет, прежде чем к этим богатствам можно будет подступиться? Пока не придет мир в эти края, стоять копям заброшенными, а каналам и дальше тонуть в песках, зарастать травой. Грустно сознавать, но нет в этом мире ничего вечного и постоянного, кроме бренности…»

Мирон подолгу сидел на теплом камне, задумчиво глядел вдаль. Внизу плескался сонной волной о берег Енисей, шепталась листва на прибрежных ивах, а высоко в небе, распластав крылья, кружил огромный орел. Князь подолгу смотрел на него. А вдруг Айдына тоже наблюдает за могучей птицей?

Ни орел, ни седые камни, ни древний ковыль – никто не мог ему подсказать, что произошло с Айдыной. Почему не дает знать о себе? Или все забылось, стоило ей удрать из острога? И не только удрать, а прихватить кинжал, которым зарезали ее отца. Видно, решила найти убийц и свести с ними счеты. Или потому и стащила клинок, что знала этих убийц?

Мирон терялся в догадках, терзал себя думами. Но не было рядом никого, кому бы он решился поведать о своем беспокойстве и сомнениях. А позже и вовсе возникла тревога: вдруг Айдына готовит нападение? А его любовь ровно ничего для нее не значит!

Наконец решил отправить в тайгу два небольших отряда лазутчиков. Вожаками назначил Захарку и Игнатея. Бывший лакей светился от счастья, гордый столь важным поручением. Игнатей же радости не выказывал. Лишь скреб в лохматом затылке громадной пятерней да задумчиво кряхтел.

Силкера на этот раз Мирон оставил при себе. Лазутчики редко где верхами ходили, больше пешком да ползком, – калеке того не вынести. А кыргыз, узнав о том, что его не берут по причине увечий, похоже, расстроился. Но виду старался не подавать, лишь сверкал завистливо единственным оком на готовившихся к походу казаков.

И Захарке, и Игнатею велено было поймать пару-другую кыргызов, чтобы передать с ними устное послание Айдыне да отыскать местных башлыков и вступить с ними в переговоры. С появлением русских чаадарские кыштымы спешно откочевали вглубь земель. То ли и впрямь ожидалось нападение на острог и Айдына собирала войско, то ли просто опасались за свои жизни? Все это очень не нравилось Мирону. Приближалась осень, но местные народцы до сих пор не удалось обложить данью. А он должен вернуться в Абасугский острог с собранным ясаком. Не привезет урочную рухлядь – не видать ему краснокаменского воеводства как своих ушей.