Барбара Картленд - Страсть и цветок Страница 34

— Твой отец и мать никогда не простили бы мне этого, — ответила мисс Андерсон с нескрываемой мукой в голосе.

Локита открыла глаза. Они были темны от поглотившего ее душу отчаяния.

— И что же мне тогда делать? — прошептала она. — Ты ведь всегда была такой мудрой, всегда заботилась обо мне и желала только лучшего. Скажи, Энди… как быть… потому что я сама ничего не знаю…

С минуту мисс Андерсон лежала безмолвно. Затем твердо произнесла:

— Позови Мари и Сержа.

— Но зачем они тебе? — испуганно спросила Локита.

— Не спрашивай, делай, как я говорю. Я хочу их видеть сию же минуту, немедленно! Мы возвращаемся в Париж!

— В Париж? — ахнула Локита.

Но с этого мгновения все ее слова, мольбы, протесты, возражения были уже пустым звуком.

Мисс Андерсон приняла капли, прописанные ей сэром Джорджем Лестером, и кое-как оделась при помощи Мари и Сержа.

Сгодились и несколько глоточков бренди, а Мари, будучи француженкой, и вовсе была уверена в том, что это средство более безотказное, чем любая прописанная докторами пилюля. Во всяком случае, оно очень поддержало мисс Андерсон во время их долгой дороги.

В семь часов поезд отошел от вокзала Виктория. Когда же они подъезжали к Парижу, мисс Андерсон стало совсем плохо, казалось, что она уже между жизнью и смертью. И все же, собрав в кулак силу воли, она заставляла себя не мириться с болезнью.

— Сказать кучеру, чтобы он отвез нас домой? — спросила Локита, когда они усадили в фиакр мисс Андерсон, а Серж помог уложить багаж на крыше экипажа.

— Нет! — последовал ответ. — Мы едем к мадам Альбертини.

Локиту это очень удивило, но, увидев, какое бледное лицо у ее опекунши, посчитала за лучшее не задавать вопросов.

Мисс Андерсон нашла в себе силы выдержать объяснение с мадам. Той нужно было знать, почему они отлучились из Парижа, а потом столь же внезапно в него вернулись. Мисс Андерсон также просила мадам взять на себя заботу о девушке, потому что никому другому поручить этого не может.

Увидев их, мадам долго не могла прийти в себя.

— Как же могла ты позволить себе такой неслыханный поступок? — еле сдерживаясь, обратилась она к Локите. — Когда вы в понедельник не появились в театре, все набросились на меня и стали требовать, чтобы именно я отчиталась о случившемся! — И на излюбленный французами манер она резко воздела вверх обе руки. — И что же я могла ответить, когда сама ничего не понимала?!

— Мы просим у вас прощения, мадам, — теряя силы, произнесла мисс Андерсон. — Локита объяснит вам причину нашего отъезда.

Наступила пауза. Наконец Локита медленно и тихо выговорила:

— Причина была в том… что князь Иван Волконский хотел устроить для меня вечер… а Энди не пожелала, чтобы я туда пошла…

— Так-так! — воскликнула мадам. — Это я уже понимаю. Князь известен своей репутацией, а кроме того, он на все вечера с твоим выступлением снял царскую ложу.

Она издала короткий смешок, который больше походил на вздох:

— Вот, стало быть, почему вы пустились в бега. Странно, что я не подумала об этом прежде. С'est toujours l'amour!

«Всегда одна любовь», — повторила про себя Локита. Слова эти не выходили у нее из головы на протяжении всех последующих дней.

Любовь, любовь, любовь!

Эти слова всплывали в ее сознании каждую ночь, когда, оставшись в спальне одна и обливая слезами подушку, она чувствовала на себе таинственную силу объятий князя, прикосновение его губ, рождавших в ней всплеск ощущений, которые никогда, даже в ночных грезах, не являлись ей прежде.

Все ее тело томилось разлукой. Казалось, из груди изъяли сердце и теперь там одна зияющая, кровоточащая рана.

И в то же самое время эти чувства подсказывали ей, почему князь решил тогда открыть ей правду. И эти же чувства неразрывно оказались связаны с причиной ее побега.

Танцуя для князя, она знала, что отец ее рядом, что он находится от нее не дальше, чем сам князь.

А рядом с отцом была женщина, и, хотя черты ее лица почти стерлись из памяти, она знала, что это — ее мать.

И наконец, в какое-то мгновение танца появилось третье лицо, тоже женское, которое было ей незнакомо, но которое, без сомнения, узнал князь.

Сила любви, что исходила от этой женщины, была столь действенна, столь же реальна, как и та, которой окружил ее в миг танца отец.

Князь не мог не почувствовать, не увидеть этого, говорила она себе, ведь души их переплавились в единое целое, и обоим стало ясно, что они не могут заронить семя лжи и предать идеалы своих родителей.

Итак, одна любовь — любовь истинная и совершенная — предназначила им быть вместе, и другая любовь — святая, изначальная — повелела им расстаться.

И, рыдая ночи напролет в крошечной спальне, которую ей отвели в мансарде дома мадам Альбертини, Локита молилась, чтобы однажды настал день, когда она вновь увидит князя, когда она сможет принадлежать ему всем своим существом — как нынче принадлежит ему ее дух.

Они с Мари свернули с бульвара Мадлен на небольшую улочку, в которой был расположен дом мадам. Высокое серое строение с деревянными ставнями почти не отличалось от всех прочих домов в квартале.

Локита открыла перед Мари дверь, потому что в руках у той была корзина, набитая всяческой снедью.

Зайдя в дом, Мари отправилась на кухню, а Локита быстро взбежала по лестнице на второй этаж, где была расположена комнатка, которая с первого же дня их вселения была отведена мисс Андерсон.

Уже подходя к дверям, она услышала, как мадам Альбертини о чем-то разглагольствует в своей, как всегда, оживленной, хотя порой несколько крикливой манере.

Энди лежала на подушках и терпеливо ее слушала.

— Ах, вот и ты, Локита! — воскликнула мадам, когда та входила в комнату. — Я только что рассказывала мисс Андерсон, что, несмотря на твой безответственный поступок, Императорский театр «Шатле» предлагает тебе участие в своей следующей постановке.

— Пока Энди не станет лучше, я не могу распорядиться собой, — ответила Локита.

Она поймала взгляд мадам. Той, вне всякого сомнения, было известно, что в действительности вопрос стоит не о том, когда Энди станет лучше, но когда она умрет.

Пока же этого не произошло, оставлять ее одну было недопустимо.

— Другого ответа я от тебя и не ждала, — живо отозвалась мадам. — Но время терпит. Нас никто не подгоняет. И хочу заверить тебя, что Императорский театр вовсе не единственный театр в Париже, жаждущий видеть тебя на своей сцене.

Желая побыстрее сменить тему, Локита протянула ей газету, которую до этого держала в руке:

— Вот «Ла пресс», которую вы просили меня купить.