Барбара Картленд - Невероятный медовый месяц Страница 34

Он поднял взор на Антонию и встретил ее понимающий взгляд.

Ее глаза, оттененные ярко-зеленым цветом платья, показались герцогу более выразительными, чем когда-либо, — и на этот раз они сверкали, словно драгоценные изумруды.

«Нужен был Уорт, — думал герцог, — чтобы понять, что только насыщенные, яркие и чистые цвета идут Антонии, подчеркивая изумительную чистоту и белизну ее кожи».

Эти же цвета придавали также ее глазам и волосам дивный оттенок — необыкновенный и завораживающий.

Ему уже было известно, что Антония рассчитала свою французскую горничную, однако ее волосы были уложены так же элегантно и модно, как в тот первый раз, когда она вошла в «Английское кафе», а он не узнал ее.

— Очень скучный получился у тебя медовый месяц, Антония, — с ноткой сожаления произнес герцог.

Она, словно ожидая, что он скажет нечто совсем иное, опять смутилась, но румянец, вдруг раскрасивший ее щеки нежным розовым цветом, придал лицу Антонии необычное выражение. Герцогу показалось, что лицо жены озарилось счастьем.

— По крайней мере он… необычен. А если мы… окажемся осажденными в Париже… то этот месяц… сможет длиться еще долго-долго! — тихонько промолвила Антония.

— Мы должны сделать все, чтобы этого не случилось, — сказал герцог серьезно.

— А что мы можем сделать? — удивилась Антония.

— Нам следует поскорее вернуться в Англию, — ответил Донкастер.

Антония посмотрела на него и тихо возразила:

— Но пока это невозможно. Вы должны оставаться в постели еще несколько недель. Вам и думать нельзя о том, чтобы сесть в карету. Доктор рекомендует полный покой. Вы были на грани смерти, потеряли много крови, рана была очень серьезной, и силы лишь постепенно восстанавливаются. А для этого нужно время.

— Я ни за что не позволю, чтобы ты подверглась опасности, — упрямо заявил герцог.

— О какой опасности вы говорите? Мы же англичане, — напомнила Антония. — Я ведь вам говорила, что мистер Лабушер рассказывал, сколько англичан и американцев прибыло в Париж, чтобы увидеть собственными глазами осаду города. Они, словно зрители в театре, желают наблюдать за событиями из первого ряда партера.

— А он сказал, что приезжают исключительно мужчины? — спросил герцог.

— Но какая опасность может угрожать мне? — не сдавалась Антония. — И потом… разве вы забыли, что во мне нет ни капли женственности… Вы же сами назвали меня сорванцом…

— Сейчас меньше всего вы походите на сорванца, герцогиня, — тихо сказал герцог.

Антония посмотрела на свое элегантное платье.

— Если мы пробудем здесь долго, то я пожалею, что попросила месье Уорта доставить в Англию все мои новые наряды, — вздохнула она.

— А мне кажется, что это было весьма мудрое распоряжение, — сказал герцог. — Вряд ли мы попадем на модные балы или торжества по случаю побед. Ситуация изменилась…

— Но я хочу хорошо выглядеть, чтобы нравиться вам, — прошептала Антония.

— Мне или вашему обожателю? — спросил герцог, и в его голосе послышалась резкая нотка.

Воцарилось молчание, но пауза длилась недолго, ибо Антония мягко возразила:

— Вам…

И герцог сразу увидел, как краска смущения опять проступила на щеках его юной жены.

В последующие дни у Антонии часто создавалось впечатление, что герцог наблюдает за ней.

Она не понимала, почему порой, когда она была уверена, что он спит, ей вдруг чудился его внимательный взгляд, из-под прикрытых век следящий за ней.

В его комнате она часто садилась у окна или на балконе рядом с дверью, чтобы немедленно подойти к нему, как только он проснется, и раскрывала одну из книг, которых в доме, к счастью, имелось довольно много. Лэбби тоже приносил ей интересные книжные новинки. Она познакомилась с произведениями Гюстава Флобера, Виктора Гюго, Жорж Санд, Александра Дюма и многих других писателей, которых не читала в Англии.

Склоненная над книгой, она внезапно чувствовала на себе внимательный взгляд и тогда, оставляя чтение, спешила к постели больного, чтобы, к своему удивлению, обнаружить, что он погружен в сон. И все же…

Все же он внимательно наблюдал за ней, и Антония спрашивала себя, чего больше было в его взгляде: одобрения или безразличия?

Ей очень хотелось спросить, скучает ли он по маркизе, однако та откровенность, с которой она разговаривала с ним сразу после свадьбы, после дуэли куда-то улетучилась, и ее место заняло смущение, которое она испытывала каждый раз, когда ловила на себе его пристальный взгляд.

Но теперь Антония уже знала, что с ней происходит, и молила Бога, чтобы герцог ни о чем не догадался.

Дело в том, что в тот самый момент, когда она увидела его на земле и решила, что он мертв, Антония вдруг поняла, что любит его.

А когда его голова покоилась у нее на коленях, когда она с Туром и секундантами везла его в карете в особняк на Елисейских полях, она осознала, что любит его мучительно и сильно.

Позднее, размышляя о своем к нему отношении, она думала о том, существует ли на свете женщина, способная устоять перед его насмешливым взором и несколько циничной улыбкой его чувственных губ.

Теперь она могла себе представить, какие чувства питали к нему маркиза, графиня и многие другие женщины, с которыми он встречался, И не находила ничего удивительного в том, что, имея возможность общаться с множеством красивых женщин, он не желал связывать себя навсегда ни с одной из них, в том числе и с ней, Антонией, — глупой и непривлекательной девчонкой из деревенской глубинки, единственным увлечением которой были лошади.

— Я люблю тебя! Я люблю тебя! — шептала она в долгие ночи, которые проводила у его постели.

А он кричал от боли и метался в бреду. Порой он что-то невнятно говорил, порой рассказывал о своей жизни.

Постепенно она узнавала многое, что с ним когда-то произошло, о многом поведал ей Тур, которого она расспрашивала о прошлом герцога.

Так она узнала, что в детстве Атол упал с дерева, да так, что едва не свернул себе шею. Он терпел адские боли, лежа месяцами без движения, чтобы не остаться калекой.

Видимо, теперь ему в бреду вспоминались те давние страдания, потому что он звал на помощь свою мать и только в объятиях Антонии находил утешение. И она успокаивала его, как мать ребенка, полная тревоги за состояние раны, которая, едва затянувшись, могла снова открыться.

— Все будет хорошо, дорогой мой, — шептала она. — Я люблю тебя, я удержу тебя, и с тобой ничего не случится.

Смысл сказанного постепенно доходил до его сознания, и Атол засыпал, а Антония долго еще прижимала его голову к своей груди и держала за руку.

В одну из таких беспокойных ночей он кричал в горячке, что хочет удержать лошадь, но она его не слушается, и Тур рассказал Антонии, как Атол сломал ключицу во время соревнований. Эта травма была весьма болезненной многие месяцы, но Антония узнала еще кое-что. Тогда в жизни герцога была женщина, которую он явно любил, но ни разу не назвал ее имени. Видимо, он ждал от нее утешений, но она так и не явилась к нему.