Элизабет Хойт - В объятиях графа Страница 34

По какой-то причине она ощущала себя странно расчувствовавшейся. Эмоции поразили ее. Этот самый великолепный опыт ее жизни оказался также совершенно непредсказуемым. Она ожидала, что просто получит физическую разрядку, но вместо этого словно погрузилась в удивительное состояние, находящееся за гранью ее понимания. Это не имело для нее никакого смысла, но у нее не было ясности ума, чтобы размышлять.

Анна отбросила мысль в сторону, чтобы разобраться с ней позднее. А прямо сейчас она лежала, широко раскинув ноги, а он все еще находился в ее теле, его сотрясали слабые пульсации, и время от времени он совершал непроизвольные толчки. Она закрыла глаза и наслаждалась его тяжелым, горячим весом на ней. Она чувствовала влажную теплоту его семени, запах пота и чисто мужской неповторимый аромат. Странно, но ей нравилась эта смесь запахов. Она улыбнулась, чувствуя себя бесконечно удовлетворенной. Анна повернула голову и уткнулась губами в его волосы. Ей хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно.

Он слегка сместился и вышел из ее тела. Он сделал это медленно, и она ощутила каждое его движение как расплывающуюся пустоту. И это чувство росло, пока он вставал с кровати, застегивал свои бриджи, потянулся за пальто и отошел к двери.

Он открыл ее, но затем помедлил; его голову освещал сзади свет из коридора.

– Встретьтесь здесь со мной снова завтра вечером.

Дверь тихо закрылась за ним.

И Анна осознала, что это были первые и единственные слова, произнесенные им этой ночью.

Глава 10

В середине ночи, когда вокруг стояла непроглядная тьма, Аурея проснулась от страстных поцелуев. Сквозь полудрему и темноту она ничего не видела, но ощущала нежные прикосновения. Она повернулась, и ее руки обняли фигуру мужчины. Он гладил и ласкал ее так тонко, что она даже не заметила, когда он снял с ее тела ночную рубашку. Затем он занимался с ней любовью в молчании, прерываемом только ее криками экстаза. Он оставался с ней всю ночь, поклоняясь ее телу своим собственным, а когда наступил рассвет, она снова заснула, переполненная страстью. Проснувшись, Аурея увидела, что ее ночной любовник исчез. Она села на своей большой одинокой кровати и оглянулась вокруг, ища какие-либо его признаки, но нашла лишь оброненное перо ворона. Аурея спросила себя: а не был ли ее любовник лишь сном…

Эдвард бросил перо и поднял наверх очки, чтобы потереть глаза. Проклятье. Слова просто не находились.

Снаружи его лондонского особняка, в не очень модном районе он мог слышать скрип ранних повозок, начинавших катиться вверх и вниз по улице. Хлопнула входная дверь, и до его окна донеслась песня служанки, подметающей ступеньки. На письменном столе все еще горела свеча, которую он зажег, встав затемно, и сейчас он наклонился, чтобы задуть ее.

Сон ускользнул от него прошлой ночью. Он наконец сдался в предрассветные часы. Это было странно. Он только что испытал лучший секс в своей жизни и поэтому, казалось, должен ощущать себя полностью истощенным. Вместо этого он провел всю ночь, думая об Анне Рен и маленькой шлюхе из «Грота Афродиты».

Но была ли она шлюхой? Вот в чем проблема. Этот вопрос крутился и крутился у него в голове всю ночь.

Когда он приехал в «Грот Афродиты» прошлым вечером, мадам просто сказала ему, что его уже ждет женщина. Она не указала, была ли женщина работающей проституткой или леди из светского общества, пожелавшей провести вечер за запретным удовольствием. Он и не спрашивал об этом. В «Гроте Афродиты» не спрашивают. Именно поэтому так много людей являются постоянными клиентами этого заведения: здесь мужчине гарантировались анонимность и чистая женщина. Он не испытывал любопытства до тех пор, пока не ушел.

С одной стороны, она носила маску, как леди, желающая остаться неузнанной. Однако иногда и проститутки в «Гроте Афродиты» надевали маски, стремясь придать акту атмосферу таинственности. Но, опять-таки, она была такой узкой, когда он вошел в нее, как будто очень долго жила без мужчины. Хотя, возможно, это воображение побуждало его вспоминать только то, что он хотел чувствовать.

Он хрипло застонал. Мысли о ней делали его плоть твердой как камень. Это также заставляло его испытывать чувство вины. Потому что еще одна вещь, нелепая вещь, не давала ему спать большую часть ночи. Все было замечательно, чудесно, гладко, пока его разум не возвращался к миссис Рен, к Анне, вновь заполнившей мысли не более чем через четверть часа после того, как он покинул «Грот Афродиты». Воспоминание о ней приносило некую печаль, чувство отклонения от истины сопровождало его всю дорогу домой. Ему казалось, будто он предал ее. Не важно, что у нее не было прав на него и она никогда даже не показала, что могла бы ответить взаимностью на его сильное желание. Убеждение, что он изменил ей, укреплялось в нем, разъедая душу.

Маленькая шлюха была сложена как Анна.

Держа ее в объятиях, он воображал немного, как держал бы Анну Рен. Какие ощущения он испытывал бы, лаская ее. И когда он поцеловал ее шею, то тотчас же возбудился. Эдвард застонал в ладони. Он должен избавиться от постоянных мыслей о своей маленькой секретарше: они недостойны английского джентльмена. Это побуждение развратить непорочное должно быть преодолено, и он сделает это посредством одной лишь силы воли, если понадобится.

Он вскочил из-за стола, направился к шнурку звонка, висящему в углу, и зло дернул его. Затем стал убирать бумаги. Сняв очки для чтения, он сунул их в футляр.

Пять минут спустя на его вызов все еще не последовало ответа.

Эдвард выдохнул и пристально посмотрел на дверь. Прошла еще одна минута, но слуга так и не появился. Он нетерпеливо побарабанил пальцами по столу. Черт побери, всему есть предел.

Он подошел к двери и проревел в прихожую:

– Дэвис!

Шаркающий звук, будто производимый созданием, которого позвали из адских глубин, послышался из коридора. Он приближался. Очень медленно.

– Наступит закат, прежде чем ты доберешься сюда, если не поторопишься. – Эдвард затаил дыхание, прислушиваясь.

Шарканье не ускорилось.

Он снова выдохнул и прислонился к дверной коробке:

– Я, наверное, уволю тебя в один прекрасный день, заменив дрессированным медведем. Он не сможет выполнять эти обязанности хуже, чем ты. Ты слышишь меня, Дэвис?

Дэвис, его камердинер, материализовался из-за угла, держа поднос с горячей водой. Поднос дрожал. Слуга замедлил свой уже и без того улиточный шаг, когда увидел графа.

Эдвард фыркнул:

– Ладно, не напрягайся. У меня в распоряжении все время мира, чтобы стоять в коридоре в ночной сорочке.