Наталия Орбенина - Сказочник Страница 35

И только в темной гостиной мрачного дома раздалось тихое шуршание. Это дракон под столиком поднял свои резные крылья, еще шире раскрыл зловещую пасть, и в тот же миг из нее вырвалось стремительное пламя, которое, впрочем, тотчас же и потухло.

Глава двадцать первая

Первые дни после возвращения в Эн-ск прошли как в дурном сне. То, что в семье Толкушиных произошло несчастье и что Алтухова как-то причастна к происшедшим событиям, стало скоро известно, хотя столичных газет тут не читали и дальше своей околицы носа не совали. Обыватели чрезвычайно встрепенулись и принялись на все лады обсуждать, кто виноват в семейной трагедии, кто хорош да кто плох. А так как подробностей никто не знал, то город в одночасье оброс немыслимыми слухами, домыслами, один ужасней другого. Для Софьи самым печальным явилось то обстоятельство, что каким-то образом стало известно о попытке самоубийства несчастной Толкушиной, а также, что обе дамы некоторое время проживали в отдаленном поместье весьма подозрительного господина, о котором в городе тоже ходили разные нелицеприятные слухи. Как-то раз принесли записку от директора гимназии с требованием госпоже Алтуховой явиться незамедлительно. Софья удивилась. Ведь лето, каникулы? Но тотчас же собралась и направилась на квартиру к директору.

Вид начальства неприятно поразил девушку. Его насупленное и недоброжелательное выражение лица не предвещало ничего хорошего. Опасения сбылись незамедлительно.

– Сударыня! – громко и раздраженно начал директор. – Я наслышан о том, что вы чрезвычайно интересно проводите летние каникулы. Смею заметить, что если все то, о чем говорят, правда, так это неприлично и совершенно несовместимо с той должностью, которую вы занимаете. Позволю вам напомнить, уважаемая, что ваш долг состоит в воспитании благообразного поведения молоденьких барышень. А какой же пример вы оказываете им, коли… коли… – директор запнулся и вопросительно посмотрел на Алтухову, полагая, что она возмутится и сама подскажет ему следующие слова. Но та молчала и даже не покраснела. Ее взгляд оставался спокойным и даже как будто равнодушным.

– К тому же члены попечительского совета чрезвычайно возбуждены и категорически, повторяю, категорически не желают мириться с присутствием педагога, который бросает тень на наше почтенное заведение, – сердито продолжал директор.

– Я поняла вас, ваше превосходительство. Вы желаете, чтобы я оставила гимназию. Извольте, я тотчас же покину вас.

Директор вздохнул с облегчением. Обличительная речь далась ему с трудом, так как он в душе симпатизировал учительнице.

– Голубушка, – продолжил он уже иным тоном, более мягким, – вы же понимаете, попечительский совет, люди почтенные, уважаемые. Просвещение – область чрезвычайно консервативная. Годик пройдет, все поутихнет, образуется, и я снова приму вас, а? – И он вопросительно заглянул в глаза собеседнице, точно оправдываясь.

– Ради бога, не утруждайте себя объяснениями, так же как и я не намерена ничего никому объяснять или рассказывать. Прощайте, сударь!

И Алтухова резко закрыла за собой дверь.

«Батюшки! Как жить-то ей теперь? И так едва концы с концами сводила, неужто родительский дом закладывать?»

Матрена, когда узнала, чем закончился визит в гимназию, пригорюнилась, а потом махнула рукой:

– Небось с голоду не помрем!

На другой день ближе к полудню вдруг явился старый друг Горшечников. Он уже обежал весь город, наслушался сплетен и, распираемый любопытством, помчался к Софье, чтобы из первых рук хоть что-нибудь да узнать. Хотя, имея долгое знакомство с Алтуховой, он понимал, что из нее мало что выудишь. Но все же! К тому ж надо успеть, пока не нагрянут подружки, Калерия с Гликерией. Надобно их опередить. В подарок, как всегда, был куплен прелестный букетик, голова напомажена, свежий галстук повязан на тонкой шее. Готов!

Софья встретила старого товарища приветливо, хотя в этой приветливости ему почудился некоторый холодок, который возникает между людьми, которых разделяет некое важное обстоятельство, известное одному и неведомое другому. Девушка чмокнула гостя в щеку, и он расположился на диване, предполагая выпытать из Софьи хоть чуточку подробностей. Но как Горшечников ни бился, Алтухова напрочь игнорировала и намеки, и вопросы, заданные впрямую. Горшечников сник и разозлился. Ну вот, опять за старое. Опять корчит из себя невесть что! Эдакая столичная штучка! А в столицах-то вон что происходит! Людей среди бела дня режут в собственных квартирах, и, заметьте, кто режет-то, кто убивец? Благодетель! А жена-то его какова! В воду броситься толком не смогла!

– Вы, Мелентий Мстиславович, словно рассердились на меня? Чего это вдруг? – заметила перемену настроения гостя Алтухова.

– Это вы верно подметили, только нельзя назвать мое состояние, что будто я рассердился. То есть я, конечно, рассердился, или, вернее, раздражился от того, что вы снова, как всегда, впрочем, совершенно, повторяю, совершенно, не желаете видеть в нас, людях, среди которых вы живете, подлинных носителей благородных помыслов и высоких идей. По-вашему, они только в столицах и обитают. Однако, к прискорбию, замечаем, что среди этих вами возлюбленных господ имеются люди совершенно низкого нрава или малодушные и слабохарактерные. Словом, совершенно, совершенно мне непонятно, отчего вы так долго и упорно отвергали нас, ваших преданных друзей. Отчего отвергали меня с моими искренними чувствами? Чем я хуже ваших столичных знакомых, которые теперь в тюрьме сидят?

– Полноте. Какие там искренние чувства! Оставьте, Горшечников, эти выспренные рассуждения о жизни вообще и о людях вообще! Они никакого отношения не имеют к тому, что я пережила.

– Вы только свои чувства почитаете, а чувства другого человека для вас – что страдания букашки! – взвизгнул Горшечников, задетый за живое ее равнодушием и высокомерием. – я почитай с того времени, как вы мне отказали, в себя прийти не могу!

– Неужели? – искренне подивилась Алтухова, и вдруг поняла, что, быть может, этот несчастный карикатурный Горшечников тоже такой же страдалец, как и она. И впрямь она так же страдает от отвергнутого чувства.

Софья вдруг улыбнулась собеседнику неожиданно теплой улыбкой и спросила:

– Разве вы еще имеете старые намерения? – что она под этим подразумевала, Горшечников не успел до конца осознать, как уже услышал свой голос:

– Разумеется, как порядочный человек, по-прежнему лелею мечту…

Он не успел договорить, как распахнулась дверь и на пороге появились нарядные и возбужденные Калерия Вешнякова и Гликерия Зенцова. При виде Горшечникова они сникли, их физиономии вытянулись от разочарования – они-то думали, что прибежали первыми узнавать новости и подробности трагедии Толкушиных и странного пребывания подруги в доме таинственного незнакомца. Но в следующий миг они были вознаграждены сполна.