Барбара Картленд - Волшебные чары Страница 35

Все это представлялось почти царским и самым подходящим фоном для него, а теперь, думала она, продолжая бежать все быстрее и быстрее, это может оказаться его ложем смерти.

Она открыла дверь.

В спальне было темно, и лишь немного лунного света падало через открытое окно.

Это было окно, выходящее в сад, и когда Гермия еще только двинулась к кровати, чтобы разбудить маркиза она уже увидела, как звезды за окном загородила тень, и поняла, что это были ноги человека, спускавшегося на балкон.

От бешеного бега у нее так сдавило грудь, что она почти не смогла ничего произнести.

– Милорд! – прошептала она, но даже не расслышала себя.

Он не отвечал, и с ужасом, который, казалось, пронзил ее тело как острие кинжала, она заметила, что свет от окна был уже почти полностью закрыт, и прошептала вновь:

– Милорд! Милорд! Проснитесь!

Шепча это, она протянула руку, чтобы потрясти его, поскольку он, очевидно, спал очень глубоко.

Однако вместо того, чтобы нащупать в темноте его плечо, ее рука коснулась чего-то твердого и холодного, лежавшего на низком столике рядом с кроватью.

Ее пальцы сомкнулись на атом предмете почти до того, как разум сказал ей, что это был заряженный пистолет, который, по словам Хиксона, всегда лежал там.

Взяв его в свою руку и взглянув с отчаянием на окно, она увидела, что человек снаружи уже сбросил веревки, на которых спустился.

Она заметила что-то сверкнувшее в его руке я поняла, что это был кинжал.

Все это случилось так молниеносно, что она не имела времени подумать и лишь осознавала опасность, приближавшуюся к спящему маркизу.

Подняв пистолет, девушка направила его на нападавшего, и в тот момент, когда он ступил вперед, чтобы войти в комнату, она нажала на курок.

Раздался оглушительный выстрел, который, казалось, почти разорвал ее барабанные перепонки. Человек в окне издал пронзительный крик, и Гермия зажмурила глаза.

Дрожа, она открыла их и увидела лишь лунный свет, вновь вливавшийся в комнату.

И когда в ее ушах все еще стоял звон от выстрела, она увидела, что дверь с другой стороны открыта и, вырисовываясь силуэтом на фоне золотого света, в дверях стоит маркиз.

Она едва могла поверить, что он был там, а не спал, как она думала.

Затем она бросила пистолет на кровать и подбежала, чтобы прижаться к нему.

– Он хотел… убить вас, – воскликнула она. – Он хотел… убить вас!

Маркиз обнял ее, и, когда она почувствовала силу его рук и поняла, что он в безопасности, Гермия разразилась слезами.

Рыдая, она уткнулась лицом в его плечо:

– Его… спускали вниз на… веревке с к… крыши… Я увидела это и подумала, что никак не успею… добежать сюда вовремя… и он убьет вас… пока вы… спите.

Ее слова как будто падали, спотыкаясь друг через друга, прерываясь рыданиями, от которых все ее тело тряслось под тонкой ночной рубашкой.

– Но вы успели вовремя, – спокойно сказал маркиз, – и снова, Гермия, вы спасли мою жизнь.

Он на Мгновение прижал ее теснее к себе.

Затем сказал:

– Я должен посмотреть, что случилось, но не двигайтесь, пока я не скажу вам.

Он осторожно посадил ее, еще плачущую, на край кровати и отошел, чтобы выглянуть из окна.

Он ничего не говорил, и ей вдруг почудилось, что все это был сон и не было никакого человека, а все это просто вообразилось ей.

Она боялась, что маркиз сочтет ее глупой и истеричной после происшедшего.

Затем она поняла, что это была реальность и что, если она убила человека, последствия могут быть страшными.

Гермия перестала плакать, но на ее щеках все еще оставались слезы, когда маркиз отошел от окна.

Она увидела, что на нем было темное одеяние, доходившее до пола, которое делало его почему-то еще более внушительным, чем обычно.

Она глядела на него умоляюще, и теперь он мог ясно видеть ее лицо в свете, проходившем из его гостиной.

– Вы очень храбрая, Гермия, – сказал он спокойно. – Мой кузен Рошфор мертв. С такой высоты невозможно упасть, не сломав себе шеи.

– Я… я… убила его! – прошептала девушка.

– Нет, – ответил маркиз. – Вы его неожиданно испугали, но ваша пуля вошла в оконную раму и не задела его.

Гермия ошеломленно глядела на маркиза, как будто не могла поверить тому, что слышала.

Поскольку она не могла говорить, он обнял ее за плечи и мягко подвел к окну.

Она увидела веревку, которую Рошфор де Виль сбросил со своих плеч, готовясь войти в комнату.

Затем маркиз указал ей куда-то чуть выше ее головы, и Гермия смогла совершенно ясно рассмотреть в лунном свете, что деревянная перемычка окна была расцеплена там, где вошла пуля от ее выстрела.

Она почувствовала такое облегчение, осознав, что не убила никого – даже если тот человек сам был убийцей, – что вновь прижалась лицом к плечу маркиза.

Он знал, что она думает сейчас о том, что ей не придется стоять перед судом и объяснять, что произошло в эту ночь, и его руки теснее сжались вокруг нее, когда он сказал:

– Я хочу, чтобы вы никоим образом не были вовлечены в это дело.

Он взглянул через окно, прежде чем продолжить:

– Моего кузена найдут утром, а также найдут веревки, свисающие с балкона. Я буду говорить, что он, вероятно, потерял равновесие, спускаясь с крыши.

Гермия подняла лицо, глядя на него.

– Все будут… знать, что о" намеревался… убить вас.

– Официально никто не должен знать об этом, – резко Сказал маркиз". – Магистрату будет сказано, что он любил залезать на крыши и развлекаться тем, что пугал людей по ночам, но на этот раз, выпив слишком много, он поскользнулся и упал.

– И они… поверят этому?

– Я постараюсь, чтобы они поверили.

– Теперь… вы в безопасности… никто не… попытается убить вас?

– Я надеюсь, что нет, – ответил маркиз, – но поскольку я не хочу, чтобы вас расспрашивали, вы должны вернуться обратно в кровать и забыть все случившееся. Мы поговорим об этом утром.

– Но… вы будете… в безопасности? – спросила Гермия, едва дыша.

– Я буду в безопасности, – ответил маркиз, – потому что вы спасли меня.

Он смотрел на нее сверху. И тут, когда она глядела вверх на неге в лунном свете, его губы слились с ее губами., На какой-то момент она едва смогла поверить тому, что случилось.

Теперь, когда маркиз поцеловал ее во второй раз, она ощутила совсем иное, чем при том, первом поцелуе;

– .

Поскольку она любила его, ее губы были очень нежными и теплыми, и когда она почувствовала, как его рот овладевает ими, то поняла, что хотела этого более всего иного в целом мире.

Это было то, чего она жаждала, о чем молилась, и теперь, когда он целовал ее, она ощущала-" что отдавала ему себя полностью, вручая не только свое сердце, но и свою душу.