Эльза Вернер - Два мира Страница 36

Таким образом был решен отъезд Траудль.

Однако и в Берлине девушка чувствовала себя не менее одинокой, чем в Равенсбере, где все ей было чуждо. Ее не сочли нужным посвятить в семейные отношения графского дома, и на ее робкие вопросы Алиса отвечала так уклончиво и холодно, что глубоко обиженная Траудль замкнулась. Но она отлично видела, что в семье происходит что-то очень тяжелое. Внезапный отъезд Морленда и такое же внезапное решение Алисы сопровождать его не могли быть случайными. Граф в день отъезда невестки даже не попрощался с ней, уехав рано утром на охоту. Бертольд, сопровождавший обеих дам на станцию, казался крайне расстроенным и подавленным, очевидно, он оставался в замке не по собственной воле, видимо, отец не захотел отпустить его. Обо всем этом думала юная баронесса, пока вокруг нее раздавались торжественные звуки органа. Она чувствовала непреодолимую тоску по маленькому охотничьему домику, куда часто заглядывало солнце, по своему старому другу-лесничему и по безоблачному счастью тех дней, которые окончились так грустно и неожиданно. Адальберт по-прежнему ничего не давал о себе знать и, должно быть, совсем забыл свою маленькую златокудрую Труду.

Концерт окончился великолепно исполненным хоралом. Траудль почти не слышала его и вздрогнула, когда звуки органа стихли. Публика зашумела, направляясь к выходу. Дождь перестал, и на площади перед церковью было оживленное движение. Звонили, проносясь мимо, трамваи, экипажи тянулись бесконечными рядами. Девушка стояла изумленная непривычным ей уличным шумом, ожидая своего экипажа. Проходивший мимо мужчина второпях задел ее плечом и, наскоро извинившись, уже хотел пройти, как вдруг внезапно остановился и воскликнул:

— Траудль!

— Адальберт! — испуганно, но и радостно воскликнула она.

— Вы в Берлине? Как вы сюда попали?

— С графиней Алисой. Мы здесь уже две недели.

Они смогли обменяться лишь несколькими словами, потому что им мешали экипажи. Несколько мгновений Адальберт колебался, потом быстро схватил девушку за руку.

— Траудль, мы не можем так расстаться. Удели мне хоть несколько минут!

Он увлек ее в маленький палисадник около церкви, состоявший всего из небольшой лужайки с несколькими деревьями. Здесь можно было избежать уличного шума.

Какой поразительный контраст представляло их последнее свидание и эта встреча. Тогда маленькая златокудрая Труда, веселая и задорная, носилась по лугу, а Адальберт шептал ей на ухо свои признания. Кругом было столько света и солнца! Тогда к ним приблизилось обманчивое, сказочное счастье, которое они считали бесконечным, но оно на следующий же день оказалось разбитым, уничтоженным. Теперь их окружал сырой туман осеннего вечера, а кругом шумела столичная жизнь. Им казалось, что они видят кошмарный сон, от которого старались тщетно проснуться. Оба молчали, не решаясь заговорить, а в тот блаженный час они держали друг друга в объятьях.

Наконец Траудль подняла глаза и смертельно испугалась, взглянув на своего спутника. Неужели это Адальберт Гунтрам, веселый, пышущий здоровьем офицер? Перед ней стоял молодой человек в темном штатском платье, бледный и угрюмый, сразу постаревший на несколько лет, с осунувшимся, как после тяжелой болезни, лицом. Что с ним? Но и он увидел не прежнее розовое, смеющееся личико и, наклонившись к девушке, спросил:

— Ты сердишься на меня, Траудль, за то, что я простился с тобой письменно? Я не мог, не имел права увидеться с тобой. Между нами все должно быть кончено.

— Адальберт, что случилось? — Она испуганно ухватилась за его руку. — Почему ты не сказал мне всего? Почему ты оставил меня одну с этим ужасным страхом в сердце?

— Бедное дитя! — тихо проговорил Гунтрам. — Я знал, что тебе это будет больно, но не хотел класть на твои плечи лишнее бремя и потому уехал, не простившись. И вдруг я вижу тебя опять в последний день!

— В последний день? Что ты хочешь сказать?

— Разумеется, я говорю про свой отъезд, — спокойно ответил он. — Завтра меня уже здесь не будет.

— Ты возвращаешься в гарнизон?

— Конечно. Мне пришлось просить продления отпуска, чтобы привести в порядок дела.

— Ты потерял отца, Адальберт?

— Да, — коротко и мрачно ответил Гунтрам и не прибавил ни слова.

Его странное спокойствие пугало Траудль больше, чем испугало бы самое безнадежное отчаяние.

— Скажи же мне наконец правду! — воскликнула она. — Я могу все выслушать, все вынести, только не эту ужасную неизвестность. Слышишь, Адальберт? Я хочу, я должна знать, что случилось.

Гунтрам взглянул на нее, пораженный энергичным тоном, который он слышал от нее впервые, потом горько усмехнулся.

— Ты все узнаешь. Я сам хотел написать тебе сегодня. Завтра ты получишь мое письмо.

— Но почему же ты не хочешь сказать этого сейчас? Поедем со мной! — воскликнула с необычной решимостью девушка. — Ты знаком с графиней, следовательно, можешь нанести ей визит. Сегодня вечером она едет с отцом в театр, мы останемся одни, и ты можешь рассказать мне все.

— Нет, не могу. Мне необходимо ехать сегодня же ночью, так как мой отпуск кончается, а мне надо сделать еще несколько неотложных дел. Простимся, Траудль! Завтра ты все узнаешь, даю тебе слово, а теперь отпусти меня.

Траудль ничего не ответила, но еще крепче уцепилась за Адальберта. Она не понимала, почему и в этот раз он хотел уехать, ничего не объяснив ей, но чувствовала, что потеряет его навсегда, если он сейчас уйдет от нее. Между тем он произнес:

— Прощай, Траудль! Мы оба погнались за счастьем как глупые дети и думали, что его легко поймать. Судьба жестоко наказала нас за эту детскую веру. Но я любил тебя безгранично, не забывай этого никогда. Прощай, моя дорогая маленькая златокудрая Труда, и вспоминай меня… иногда.

Гунтрам привлек к себе девушку, крепко поцеловал в губы и ушел, прежде чем она успела опомниться.

Девушка, как окаменелая, смотрела ему вслед. Боже великий, ведь это было прощанье навеки! Тайный, необъяснимый страх, которого она не чувствовала за все время их разговора, превратился теперь в уверенность о приближающемся несчастье. Ее, как молнией, озарило сознание, что Адальберт подразумевал под «отъездом». В ужасе она хотела бежать за ним, но мимо нее пронесся вагон трамвая и заступил ей дорогу, а когда он промчался мимо, Адальберта уже не было видно, он пропал в толпе пешеходов и экипажей.

Траудль видела всю тщетность найти его, но это сознание вызвало в ней отчаянную решимость действовать. Она вернулась к своему экипажу и приказала ехать домой как можно скорее.

После пышных похорон Гунтрама, на которых присутствовала половина Берлина, его квартира опустела. Сын продолжал жить в ней, приводя в порядок дела покойного, но жил очень уединенно, не навещая никого из своих прежних друзей и знакомых. Вся прислуга была отпущена, для своих личных услуг Адальберт оставил себе лишь одного старого слугу.