Михель Гавен - Арденны Страница 36

Маренн снова опустилась на плед. Конечно, она не рассчитывала на то, что он ничего не заметит. Но выслушивать его претензии — она никогда не позволяла себе такого. Либо он доверяет ей, либо — нет. Хотя… Сама-то она себе разве доверяла? И как он мог доверять, зная о ее связи с Шелленбергом? Ведь не далее как две недели назад, в собственной спальне в Грюнвальде, накануне отправки в Арденны, она обещала, что — все, теперь уже окончательно, она поставит на место, раз и навсегда. Она простила, забыла, она не хочет, чтобы они расстались. Но если и простила, то не забыла. Он делал вид, что ей поверил, и мягкий шелк пеньюара шуршал под его рукой. Но не поверил, конечно. И что теперь? Однако переживать уже просто не было сил. За брезентовой завесой офицеры еще ходили, разговаривали, звенели стаканы, шуршали карты.

Она задремала. Нет, не заснула, это был не сон — она слышала почти все, что происходило. Но сознание пугало ее. Она-то ясно понимала, что находится в лесной избушке в Арденнах, в лагере группы оберштурмбаннфюрера СС Пайпера, которая накануне отбила атаки американцев и готовилась отразить новые. То вдруг ее снова переносило на годы назад, когда вот так же она спала, и не спала, и не могла понять, все то, что происходит, это реальность, или просто сновидения обретают объем и плоть.

— Зачем ты приехала? Тебе здесь не место, — в Праге в самом конце мая сорок второго в Буловском госпитале, куда только что доставили раненого рейхспротектора Чехословакии обергруппенфюрера СС Гейдриха, на которого было совершено покушение. Отто Скорцени взял ее за руку и отвел в сторону. — Немедленно уезжай обратно в Берлин.

— Но меня просила приехать Лина, его жена. Почему? — Маренн искренне удивилась. — Она позвонила мне в Шарите.

Он молчал. Глаза смотрели жестко и холодно.

— Уезжай, — резко повторил он. — Немедленно.

— Нет, — ответила она и уже решила отойти, чтобы поговорить с врачами, но он снова крепко взял ее за руку и предложил тоном, который не допускал отказа:

— Фрау Ким, вы, должно быть, устали с дороги. Я приглашаю вас выпить кофе в городе.

— Но…

Он так сжал ее руку, что она чуть не вскрикнула от боли. Не дожидаясь, он едва ли не силой вытащил ее из здания Буловского госпиталя и усадил в машину.

— Зачем? Я никуда не поеду, — протестовала Маренн. — Я совершенно не хочу пить кофе. Отвези меня обратно.

Но он упрямо молчал. Машина проскочила несколько улиц и резко остановилась в узком, пустынном переулке, недалеко от Градчан, правительственного района Праги.

— Ты слышишь, я спрашиваю, зачем ты меня привез сюда? — возмутилась Маренн. — Немедленно поехали назад.

Он повернулся, взгляд светлых глаз из-под черного козырька фуражки — острый, яростный — заставил ее замолчать.

— Тебе нечего делать там, — он повторил то, что говорил и в Буловском госпитале, четко выговаривая каждое слово. — О чем бы ни просила тебя Лина. Ты должна понимать сама…

— Что я должна понимать?

— То, что если бы ты на самом деле была нужна, тебя бы позвали. И без инициативы Лины. Но никакой необходимости нет. Потому тебе лучше не появляться в госпитале. И как можно скорее вернуться в Берлин. Твое имя не должно фигурировать. Здесь есть другие врачи.

— Какие врачи? — она смутно начала догадываться, и это испугало ее.

— Те, которых уполномочил рейхсфюрер.

Маренн молча смотрела в сторону. Значит, это не покушение, это убийство, к которому в той или иной степени причастны все. И совершили его вовсе не чехи, которых теперь, как она слышала, безжалостно уничтожают по всей стране, и даже не шпионы, засланные британской разведкой. Гейдриха убивают свои.

Ей всегда хотелось развернуться и уйти, когда он так разговаривал с ней. Только вот уйти было некуда, ни теперь, в арденнских лесах, ни тогда, на узкой улочке в Праге.

Черная машина с флажками СС на крыльях стояла, перегородив улицу. Маренн молчала, как и сегодня. А он ждал, что она ответит. Пожилая чешка с коляской, в которой она везла разнообразный скарб, прошла по тротуару, испуганно взглянув на двух офицеров в открытом «мерседесе». Особенно ее внимание привлекла женщина. Она была в форме, но длинные темные волосы распущены, скатываясь на плотную черную ткань мундира. Пройдя мимо, пожилая чешка обернулась, остановилась, потом сделала шаг назад, потом еще один и вдруг… присела в реверансе, низко склонив голову.

— Ваше высочество… — произнесла она по-немецки.

Задумавшись, Маренн не обратила на женщину никакого внимания, но ее обращение заставило ее повернуть голову.

— Это вы мне? — спросила она удивленно.

— Да, ваше высочество. Я последняя графиня Коловрат, если изволите помнить, — проговорила чешка с почтением. — Мария-Розалия Коловрат. В 1914 году я имела честь быть представленной эрцгерцогу Фердинанду. Это случилось незадолго до его несчастной гибели, — она продолжала, не поднимая головы. — Благороднейший человек. Я боготворила Габсбургов, ваше высочество. Я крайне сожалею о них.

— Но… как вы узнали, — Маренн совершенно растерялась.

— Ваше лицо, оно один в один напоминает императрицу Зизи, — чешка улыбнулась. — Я была девочкой, когда она проезжала по Праге, и мы приветствовали ее. Я запомнила это лицо на всю жизнь. Чудная красавица, и очень, очень добрая. Она подарила мне розу из своего букета. Как нынче изменились времена! Прошу простить меня, ваше высочество. Теперь, умирая, я буду с радостью думать, что видела не только императрицу Зизи, но и ее прелестную правнучку.

Еще раз низко поклонившись, женщина засеменила по улице, толкая перед собой коляску.

— Она видела правнучку императрицы Зизи в форме оберштурмбаннфюрера СС, — добавил Скорцени, глядя ей вслед. — Если она кому-нибудь действительно об этом расскажет, ее сочтут сумасшедшей.

— Почему же, — Маренн пожала плечами. — Мой родственник, эрцгерцог фон Кобург-Готтский весьма дорожит этим мундиром и не скрывает своей принадлежности к организации. А он не то что оберштурмбаннфюрер по медицинской части — группенфюрер СС, хотя и почетный.

Эрцгерцог фон Кобург-Готтский, главный виновник многих ее несчастий, давно уже не появлялся в Берлине, а когда-то был первым гостем на приемах у фюрера. Он очень рассчитывал обогатиться при новой власти, пока она и ее дети закончат свои дни в лагере, куда попали при его непосредственном участии. Однако его намерениям не суждено было сбыться. И помог ей в этом не только Отто Скорцени, хотя он сделал главное. Не только Вальтер Шелленберг, хотя он добился решения. Гейдрих тоже помог — и без него никаких решений просто не могло быть принято. Она помнила об этом. И приехала в Прагу не только потому, что ее просила Лина. Приехала, чтобы отблагодарить, помочь так же, как он помог ей. Но ее не пустили. Они все сделали, чтобы он умер.