Маргарет Макфи - Западня для лорда Страница 36

— В этом нет нужды.

Они уставились друг на друга.

— Вы говорите со мной, как со своим лакеем, Венеция.

— Мне вообще не следовало этого делать. — Она посмотрела на свои руки. — Но есть ряд вопросов, которые я должна вам задать.

Она старалась не ради себя, ради Роберта. Линвуд выжидающе молчал.

— Вы спалили дом Ротерхема.

И снова он ничего не ответил.

— Что между вами произошло? За что вы его так ненавидите?

От этого вопроса у него напряглась челюсть, в глазах появился опасный блеск.

— Ротерхем из тех людей, кто брал, что хотел, не беспокоясь, кто при этом пострадает.

От нехорошего предчувствия у нее засосало под ложечкой.

— Что он сделал?

— Он причинил много зла близкому мне человеку. Очень много зла.

В его взгляде застыла боль.

— Мне очень жаль. — Венеция отлично понимала, что ее отец вполне способен на любую жестокость.

— И мне тоже, Венеция, — дрогнувшим голосом ответил он.

Воцарилось молчание. Главный вопрос, оставшийся невысказанным, повис в воздухе.

— Вы знаете, кто я такой, Венеция, и чего стою. Я никогда не притворялся другим человеком.

Их взгляды снова встретились. Венеция видела того же Линвуда, что и всегда. Мужчину, завладевшего ее душой. Она слегка коснулась его руки.

— Да, Френсис, — сказала она, глядя ему в глаза так пристально, будто пытаясь проникнуть в самую душу. — Думаю, знаю.

Обхватив его лицо руками, она поцеловала его в губы.

Сначала Линвуд никак не реагировал, сохраняя привычный невозмутимый вид, но Венеция ощущала происходящую внутри его борьбу. Поцеловала его еще раз, и еще, не с целью соблазнения, лишь желая дать выход всему, что испытывала к нему: нежность и понимание, желание и любовь.

Наконец, барьеры, за которыми скрывались его истинные чувства к Венеции, пали, и он стал отвечать с не меньшей страстностью и эмоциональным накалом. Он покрывал поцелуями ее губы и пульсирующую у основания шеи жилку, ключицы и ямочку между ними. Его жаркое дыхание волнами омывало обнаженную кожу ее плеч, заставляя содрогаться от стремления получить большее. Обвив руками талию, Линвуд крепко прижал ее к себе. Она мечтала навсегда остаться в его объятиях. Их тела были словно созданы друг для друга. Когда он целовал ее, тревога и чувство ответственности тут же отодвигались на второй план. Венеция понимала, что для нее на свете существует один-единственный мужчина — Линвуд, и так было всегда.

Одной рукой он сжал ее грудь, она отреагировала столь же остро, будто бы между ними не существовало многих слоев одежды и они лежали обнаженными на кровати. Вторая рука медленно скользила к потаенному местечку у нее между ног, где неминуемо должно окончиться их страстное путешествие. Прикосновения и ласки Линвуда обдавали Венецию мощным пламенем преисподней.

Расстегнув на ней платье и высвободив груди, он принялся целовать их, пробовать на вкус, лизать до тех пор, пока соски не превратились в плотные бутончики. У нее подкашивались ноги, отказываясь держать, но она лишь крепче прижимала к себе его голову, требуя новых ласк.

Дыша тяжело и прерывисто, Линвуд отстранился от нее, чтобы сорвать с себя сюртук и жилет. В черных глазах полыхал огонь страсти.

Венеция развязала узел его галстука, затем стала расстегивать пуговицы его хлопковой рубашки, стремясь как можно скорее прикоснуться к его обнаженной коже. Он стянул с себя рубашку и отбросил ее в сторону. В сиянии свечи она разглядывала гладкие рельефные мышцы его груди и живота. Его тело оказалось еще более притягательным, чем Венеция себе представляла. Она стала гладить его, любуясь контрастом, создаваемым ее белыми пальцами на его золотистой коже.

В следующее мгновение она снова оказалась в объятиях Линвуда. Он крепко прижал ее к груди и принялся вынимать шпильки из волос. Он целовал, ласкал и поддразнивал ее. Сквозь ткань его бриджей и своих нижних юбок она отчетливо ощущала его крепкое мужское естество, прижимающееся к ее животу. Не прерывая поцелуя, он стал подталкивать ее в свою спальню.

С наслаждением Венеция наблюдала, как он полностью обнажился перед ней. Глядя на его пенис, она думала о том, что должно случиться, чувствуя томление между ног. Наконец он уложил ее на кровать и накрыл собой.

— Да, — прошептала она, будто во сне. — Да.

И раздвинула ноги ему навстречу.

К утру дождь прекратился, воцарилась тишина. Улицы еще не просохли, но в воздухе была разлита свежесть и сладость. Небо над шпилем Сент-Джеймсской церкви только-только начинало алеть. Скоро солнечные лучи окончательно прогонят ночную мглу. Венеция сделала глоток свежего воздуха, радуясь наступлению нового дня.

Все дома в округе еще спали. Ставни на окнах были закрыты, как смеженные веки на лицах. Улицы были пустынны, лишь одинокий дворник шагал на работу с метлой наперевес, как с мушкетом. С ветки на Венецию косила глазом взъерошенная красногрудая малиновка. Тихо закрыв за собой дверь, Венеция села в ожидающий экипаж Линвуда и отъехала, бросив прощальный взгляд на окно его спальни. Она знала, сейчас он лежит обнаженным на огромной кровати, погруженный в сон. Венеция улыбнулась, думая о том, что никогда еще не чувствовала себя такой счастливой. У Линвуда нет пистолета, значит, он невиновен.

Когда она приехала домой, слуги уже проснулись и ждали ее. Она была не в силах смотреть в их слегка растерянные лица. Все знали, что она ездила к Линвуду, и понимали, что произошло ночью, но ей не было дела до пересудов. Ничто не могло нарушить радостное расположение духа.

Она испытывала усталость, которую принимала с радостью. Как и чувство удовлетворения и наполненности. Она вымылась в теплой воде, смыв засохшие между ног пятна крови и вспоминая при этом, как нежен и мягок был с ней Линвуд, как ласкал, какие слова нашептывал на ушко. Она выбрала бледно-желтое платье, соответствующее приподнятому настроению, и, одевшись, позвала горничную укладывать волосы. Она выбрала скромную прическу и, посмотревшись в зеркало, увидела сияющую от счастья женщину. Она влюблена в Линвуда, все остальное не имело значения. Ее тело до сих пор содрогалось от сладких воспоминаний.

Часы на каминной полке пробили четверть первого. Горничная помогла ей облачиться в мантилью, подходящую по цвету к платью. Обмотав вокруг шеи золотистый ажурный шарф и надев на руки бежевые перчатки, Венеция отправилась на встречу с Робертом.

Линвуда разбудил грохот проезжающих мимо его окна экипажей и телег. Он чувствовал себя отдохнувшим, примиренным с самим собой, счастливым. Первое за многие годы утро, когда он не просыпался, с ужасом гадая, что готовит грядущий день. Тому лишь одна причина. Венеция.