Жюльетта Бенцони - Нож Равальяка Страница 36

— Она сошла с ума?

— Нет. Это называется по-другому. Больше всего она хочет как можно скорее обвенчать нашего малолетнего короля Людовика с испанской инфантой и выдать свою дочь Елизавету за принца Астурии. Королева провозгласила, что нашим странам необходимо примириться ради славы Господней, не задумываясь ни на секунду, что Испания в этом случае будет править всей Европой и все труды нашего несчастного государя пойдут прахом!

— А его тело еще даже не отнесли в Сен-Дени! Какой позор!

— Добавьте к этому, что за речами королевы на Совете мы слышим голос Кончини!

— Но не должен же я узнавать о судьбе моих офицеров у этого... этого...

— Вы никогда не найдете подходящего определения для этого человека, — с горькой усмешкой утешил полковника де Сюлли. — Вы правильно сделали, что заговорили о судьбе своих офицеров со мной. Я постараюсь что-нибудь выяснить о них у Вильеруа. Но прошу вас, если вы что-то узнаете о них из других источников, не забудьте и обязательно сообщите мне, — голос его был полон печали.

Лоренца видела, как удалился офицер, с которым она не была знакома. Из-за этого офицера она не решилась приблизиться к де Сюлли и послушать, о чем говорили два сановника, но теперь она поспешила догнать министра, который, отягощенный горем и гневом, медленно направлялся к своей карете. Судя по выражению его лица, трудно было от него ожидать приветливости, но Лоренце он все-таки улыбнулся.

— Готов держать пари, — заговорил он, поздоровавшись с Лоренцой, — что вы зададите мне тот же вопрос, что и господин де Сент-Фуа минуту назад: где находятся ваш супруг и господин де Буа-Траси?

— Да, вы правы... И я прошу прощения за свой вопрос, потому что все верные друзья короля сейчас могут только скорбеть и печалиться.

— Вы тоже скорбите? Но, конечно, не можете не волноваться за своего Тома!

— Да, я тоже скорблю. Когда Его Величество вышел из покоев королевы, собираясь сесть в злополучную карету, я упрашивала его, я его умоляла не покидать дворца... Но король не желал ничего слушать. А я ведь знала, что человек в зеленом вовсе не сказка, что он существует на самом деле!

— Вы с ним были знакомы?

— Нет. Но я видела его неподалеку от замка Верней, он разговаривал с одной из камеристок маркизы, а потом на протяжении нескольких дней барон де Курси, мой свекор, разыскивал его по постоялым дворам Парижа...

— Ради всего святого, замолчите! Или — нет! Вот моя карета! Садитесь, и я отвезу вас домой!

— Но... королева?

— Еще один выпад с вашей стороны против Ее Величества... Или вы боитесь?

— Сказать по чести, не слишком, — с улыбкой успокоила министра Лоренца. — Похоже, я уже привыкла к выпадам.

— Я знал, что вы мужественный человек, — ответил ей министр и помог занять место в карете, дверцу которой открыл для них лакей. — В особняк герцогини Ангулемской, — распорядился он, обращаясь к кучеру. — А теперь расскажите мне все, что знаете.

Лоренца еще раз повторила рассказ о своем пребывании в замке Верней, о встрече с мадемуазель д'Эскоман, о ее аресте, об опеке над маленьким Николя и о поисках, предпринятых бароном де Курси-старшим. Де Сюлли выслушал ее, не прерывая, и, когда она закончила, горестно вздохнул.

— Почему я не узнал всего этого раньше!

— Барон де Курси не раз пытался вам об этом рассказать.

— Тогда мы отмахивались от очевидного. Но теперь, хоть вы ни в коей мере не причастны к этой истории, вы должны постараться, чтобы никто не заподозрил, что вы вообще что-то о ней знаете!

— И что же я должна делать?

— Немедленно отправить маленького Николя в Курси. А самой набрать в рот воды!

— Почему вы даете мне такие советы? — возмутилась Лоренца. — Я никогда не слыла легкомысленной болтушкой!

— Не обижайтесь, я прекрасно знаю вашу сдержанность, но я надеюсь, что в доме герцогини Дианы слуги не знают, откуда появился маленький мальчик? Со своей стороны, я постараюсь выяснить, по-прежнему ли его мать находится в Консьержери, и позабочусь, чтобы она ни в коем случае не была задействована в суде над Равальяком. Когда дело Равальяка будет закончено, я посмотрю, что можно будет для нее сделать.

— А вы не знаете, назвал ли убийца сообщников? Или вам уже не доставляют сведений?

Министр, скорчив неприятную гримасу, пробормотал:

— Не будем преувеличивать! Даже если я догадываюсь, что меня обходят стороной, я пока еще не освобожден от своих обязанностей и у меня не так уж мало преданных мне людей. Узнать о том, что происходит в тюрьмах, не слишком трудно. У меня сохранились друзья в парламенте, который будет судить убийцу. А что касается преступника, то он упорно повторяет все, что сказал с самого начала: он действовал один, потому что Божьему избраннику не нужны помощники, дабы исполнить волю Господа. Несмотря на тяготы заточения, он чувствует себя счастливым... даже при мысли о муках, которые его ожидают. Он убежден, что его наделили сверхъестественной силой. Известно еще, что когда его поместили в особняке Рец, его там навещали иезуиты. Я бы пожертвовал своей бородой, лишь бы узнать, для чего д'Эпернон поместил преступника на сутки в своем доме! Вот и все, что мне известно. Но факт, что убийца приехал из Ангулема, говорит о многом.

— Вы думаете, что герцог...

— Увяз в этой грязи по шею? В этом у меня нет никаких сомнений. Но одно дело быть уверенным, а другое — поймать с поличным. Герцог очень ловкий человек.

— Я думаю, что вы не менее искусны.

— У меня нет его хитрости. Я уж не говорю о ненависти, он ненавидел короля за то, что тот занял трон его обожаемого Генриха III. Но теперь д'Эпернон во власти тяжелейшего разочарования: он предпринял дьявольские усилия, чтобы открыть себе путь к власти, а теперь вынужден наблюдать, как день за днем возрастает могущество Кончини. Страдают не только его амбиции, смертельно уязвлена его гордость. Но вот мы и приехали. Последуйте моему совету незамедлительно. А я постараюсь узнать, где находятся ваш супруг и де Буа-Траси.

Вечером того же дня барон Губерт вернулся к себе в имение, забрав с собой Бибиену, которая была не слишком рада разлуке с Лоренцой, и маленького Николя. Кормилица согласилась уехать только на том условии, что оставляет Париж ненадолго, что в Курси непременно отыщется славная бездетная семейная пара, которая тем охотней возьмет к себе мальчика, что за него будут платить до тех пор, пока он не сможет пойти учеником к садовнику. Барон по-прежнему мечтал увидеть Николя садовником и, надо сказать, успел к нему привязаться.

16 мая, в день, когда должны были начаться празднества по поводу «торжественного въезда», начался суд над Равальяком под председательством господина де Арлэ. Три дня убийцу допрашивали с пристрастием, но не получили от него сведений о сообщниках даже тогда, когда пригрозили привезти из Ангулема его отца и мать и казнить их. Убийца был по-прежнему преисполнен гордостью, провозглашая, что нанес удар, повинуясь воле Божией, ради спасения французского народа, который, без сомнения, ему за это благодарен.