София Каспари - Лагуна фламинго Страница 36

Он объехал всю провинцию Чако, полюбовался равнинами на востоке, где несли свои воды притоки рек Рио-Бермехо и Рио-Саладо. На северо-востоке река Пилькомайо, стремившая свой бег из Боливии, обозначала границу с Парагваем. Под бескрайним синим небом Йенсен проскакал по соляной пустыне. Но нигде природа не казалась ему такой суровой и дикой, как в Патагонии. От тамошних пейзажей у него захватывало дух. В Патагонии Йенсен погостил в племени индейцев. Он знал, что толкает их на войну с белыми, и все же вступил в армию — просто чтобы не сидеть на месте. Когда он останавливался, проклятые мысли возвращались. А потом на него обрушивались воспоминания, с которыми он не умел бороться.

В армии Йенсен выполнял роль писаря, географа и историка. О боже, во что же он влип на этот раз? Бланка сказала, что ему следует вернуться к своей невесте, но помолвка давно была расторгнута, задолго до того, как он присоединился к армии: Йенсен слишком боялся долго оставаться на одном месте.

Он опустил полотенце и уставился на свое отражение в зеркале. Нечесаные волосы торчали во все стороны, рубашка испачкалась, рукав порвался. Лицо было мертвенно-бледным, да и чувствовал себя Йенсен не лучшим образом.

«Я люблю ее, — подумалось ему. — Я люблю Бланку как дочь, которую я…»

Он заставил себя не думать об этом. Но Йенсен не мог и не желал ее потерять.

Бланка хотела остаться в зале трактира вместе с остальными. Там собралась перепуганная толпа, в основном женщины. Кто-то ухаживал за ранеными. Кто-то плакал. Йенсен спустился вниз и оглянулся, но Бланку не увидел.

Сегодня за стойкой была Мамита, жена трактирщика. Она наливала всем ром. Карлито Йенсен встретил на улице: кабатчик с остальными мужчинами селения пытался устранить последствия набега.

Йенсен сел за стойку, и Мамита сразу пододвинула к нему стакан. Но пить он не стал.

— Выпейте, — посоветовала трактирщица. — Это мой лучший ром. Сегодня я всех угощаю. В честь того, что мы выжили.

— Где Бланка? — Йенсен взял в руку стакан, и в нос ему ударил едкий запах спирта.

Мамита поднесла свой стакан к губам. Женщина все еще была испугана. Сколько людей погибло во время набега, никто не знал.

— Вышла на улицу, хотела помочь с уборкой. — Трактирщица одним глотком осушила стакан.

— Вот как… — Йенсен встал и направился к двери.

— Ваш ром, сеньор.

— Позже.

«Я спрошу у Бланки, не согласится ли она поехать со мной, — подумал он. — Я спрошу у нее, не захочет ли она остаться со мной. Мне уже давно хотелось это сделать».

Бланка вернулась в маленький домик, в котором провела вместе с матерью последние два года.

Это крохотное сооружение чудом осталось нетронутым. Бланка взяла одеяло и принялась складывать на него все пожитки, которые могла унести, в первую очередь съестные припасы и воду. По пути она почти все растеряла и смогла найти только часть вещей под верандой. По крайней мере, деньги по-прежнему были у нее в кармане.

На мгновение девушка замерла в нерешительности и осмотрела себя. Юбка была грязной, на ней засохла кровь. Кровь матери? Бланка не знала этого.

Мысль о том, что теперь делать, зародилась в ней еще в кабаке, где она сидела с другими женщинами. Она покинет приграничные земли, переодевшись мальчиком. По пути сюда Бланка сняла с веревки брюки — владельцу они больше не понадобятся, он был мертв.

Она перевяжет себе грудь и наденет простую льняную сорочку. Светлую шляпу с широкими полями она тоже успела стянуть. Бланка была уверена, что никто не уличит ее в воровстве, учитывая поднявшуюся панику. Она планировала украсть и лошадь сеньора Йенсена.

Девушка в последний раз обвела взглядом крохотную комнатку и решительно направилась к двери.

Вскоре она дошла до таверны. Как и ожидалось, никто не обратил на нее внимания, когда она вывела лошадь Йенсена из конюшни: их с Йенсом часто видели вместе, в том числе и во время конных прогулок. Бланка отвела лошадь в соседний переулок и забралась в седло. Переоденется она потом. Девушка нерешительно уставилась на письмо, которое собиралась передать Йенсену.

Она подозвала мальчишку, стоявшего на обочине дороги, и дала ему серебряный песо.

— Ты передашь письмо сеньору Йенсену, да?

Мальчик кивнул.

Вскоре Бланка доскакала до реки. Она не оглядывалась.

«Она сбежала. С моей лошадью!» Первым чувством, охватившим Йенсена, была злость. Затем последовало разочарование. Почему Бланка не осталась здесь? Неужели она бежала от него? Йенсу хотелось кричать, но он заставил себя сохранять спокойствие.

— Проклятье! — буркнул он, пиная стену. — Проклятая шлюха!

— Сеньор?

Йенсен не сразу понял, что обращаются к нему. Оглянувшись, он с недовольством посмотрел на худощавого мальчишку.

— Чего тебе? — резко осведомился Йенсен.

Мальчик снял с головы шляпу и вертел ее в руках. В его глазах явственно читался испуг. Йенсену стало стыдно.

Мальчик что-то достал из кармана. Это была помятая бумажка.

— Сеньорита сказала, чтобы я передал это вам.

Он отдал письмо Йенсену.

«Я даже не знал, что Бланка умеет писать», — подумалось мужчине.

Глубоко вздохнув, он принялся читать.

Глава 5

— Пойдем с нами, Артур, тебе уже не найти Ольгу. Наверняка она не в Буэнос-Айресе. Может быть… — Казимир помедлил, осторожно подбирая слова. — Может быть, тебе стоит смириться с мыслью о том, что ее уже нет среди живых.

Артур не ответил. Он не сводил глаз с порта Ла-Бока, с его построенных на сваях домиков.

Порт находился в устье Риачуэло, протекавшей через центр города и впадавшей в Ла-Плата. Юноша скрестил руки на груди. Несколько недель назад он ударил бы любого, кто посмел бы хоть заикнуться о смерти Ольги, но теперь…

Возможно, Казимир был прав. Вместе с тысячей поволжских немцев, прибывших сюда из Бразилии и Европы, Казимир осел в Буэнос-Айресе. Артур уже не помнил, где и когда их пути пересеклись. Его мысли неустанно вращались вокруг судьбы Ольги и вопроса о том, как ему вернуть жену. Артур не допускал сомнений в том, что когда-нибудь снова увидит Ольгу.

«И не допущу».

Он посмотрел на Казимира. Ему и остальным посоветовали поселиться на землях в провинции Энтре-Риос, и поволжцы собирались их купить.

— Я желаю вам удачи, Казимир, — сказал Артур, — но я не могу уехать. Не могу, пока не выясню, что случилось с Ольгой. Я найду либо ее, либо ее могилу. В этом я себе поклялся.

Кивнув, Казимир вздохнул и уселся поудобнее.