Николь Берд - Дорогой притворщик Страница 36

– Я покажу ему свою последнюю акварель, – сказала Цирцея гувернантке. Гейбриел удивился, мисс Теллман тоже с изумлением посмотрела на девочку.

– Но, мисс Цирцея…

– Мы выпьем чаю позже, – успокоила ее Цирцея. – Хочешь посмотреть мой рисунок? – обратилась она к Гейбриелу.

– Очень, – кивнул он.

Что заставило ее даровать ему этот знак своего доверия? Он не знал, но последовал за ней в дальний угол комнаты, где под высоким окном стоял мольберт. Цирцея сбросила прикрывавший его кусок ткани и отступила в сторону, выжидательно глядя на Гейбриела.

У него были приготовлены слова похвалы и восхищения, которыми награждают любую работу подающего надежды ученика, но он забыл о них, увидев ее творение.

Гейбриел смотрел на парк с деревьями, сквозь цветущие ветви которых виднелись дома. Ранние крокусы поднимали из травы свои головки, желтые, белые, они оживляли зеленый травяной ковер. По нежно-голубому небу плыли небольшие облака. Картина была проста, но казалось, холст излучал свет, и Гейбриел почти ощущал дуновение ветерка, шевелившего листья на деревьях и пробегавшего по траве.

Это было так непохоже на детские рисунки школьниц и даже на пейзажи, висевшие в рамах на стенах богатых домов, которые он когда-то посещал, что Гейбриел долго в молчании смотрел на картину.

– Тебе не нравится? – нерешительно нарушила тишину Цирцея.

– Я думаю, это замечательно, – совершенно честно ответил он. – Цирцея, у тебя дар, редкий дар.

Неудивительно, что Психея стремилась найти для девочки хорошего учителя. Такой талант надо поддерживать и развивать. Он не сомневался, что Цирцея не откажется от своей живописи без борьбы, но если этот бесчувственный Перси станет опекуном ребенка, если Перси преодолеет сопротивление Психеи и заставит ее выйти за него замуж… Нет, этого нельзя допустить. Не только ради Психеи, но и ради Цирцеи этому браку надо помешать. Гейбриел был готов на все, лишь бы не дать Перси разрушить эти две жизни.

– Я смотрю на эту картину и чувствую, что пришла весна. Вся картина говорит о пробуждении, распускаются цветы, зеленеет листва, светлеет небо и возвращается надежда, – медленно заговорил он.

– Да, – серьезно подтвердила порозовевшая от удовольствия Цирцея. – Ты все правильно понял. Может быть, когда я закончу, я подарю ее тебе, чтобы ты повесил ее на стену.

Ее слова неожиданно тронули его.

– Я буду дорожить ею, хотя не уверен, что у меня будет стена, на которую я мог бы ее повесить, по крайней мере – пока.

– Когда вы с Психеей поженитесь, – начала она и замолчала, взглянув на мисс Теллман, занявшую свое обычное место в уголке. Цирцея понизила голос: – Иногда я забываю, что все это игра.

Дверь открылась, и в комнату заглянула Психея. Ее лицо омрачилось, когда она увидела Гейбриела.

– Вот вы где, – сказала Психея. – Я хотела бы с вами поговорить, лорд Таррингтон.

Он встал и поклонился Цирцее.

– Я с удовольствием побеседовал с тобой. Спасибо, что показала мне акварель.

Ему было приятно видеть изумление на лице Психеи. Они вышли из комнаты.

– Вы насильно заставили Цирцею показать вам картину? – с беспокойством спросила Психея. – Она очень редко показывает свои рисунки.

– Она сама предложила, – ответил Гейбриел, не скрывая раздражения. – Я не стал бы заставлять вашу сестру, дорогая мисс Хилл, и не в моих правилах угрожать детям.

Она покраснела.

– Простите, я не хотела…

– У вашей сестры необыкновенный талант, – сказал Гейбриел. – Теперь я понимаю, почему вам так хочется найти ей хорошего учителя.

Психея кивнула и после минутного колебания предложила:

– Пойдемте со мной. Раз уж вы видели последнюю картину, вам стоит посмотреть и на другие.

Не совсем понимая, чем вызвана эта перемена в ее отношении к нему, Гейбриел поднялся вслед за ней в мансарду. Войдя в заставленную вещами комнатку, она взяла со стола папку и развязала ленту.

– Эти рисунки она сделала после гибели наших родителей, – сдержанно сказала Психея, но Гейбриел видел, какого усилия ей стоило это спокойствие.

Он подошел ближе. В тусклом свете, падающем из маленького окошка, Гейбриел заметил, что эти рисунки были темнее и мрачнее тех, которые он только что видел. На них были изображены низкие темные облака, нависшие над мрачными холодными холмами и голой пустынной землей.

– Я вижу, – после долгого молчания сказал он, – Цирцея прошла долгий путь.

– И я не хочу, чтобы она снова страдала…

– Более долгий, чем ее сестра, – закончил он.

– Что вы хотите этим сказать? – нахмурилась Психея.

– Я хочу сказать, дорогая мисс Хилл, что у вас в душе такой же гнев и обида, и они не находят выхода. У вашей сестры есть ее живопись. А у вас только ответственность за сестру и борьба с этим ненормальным Перси.

Лицо Психеи дрогнуло, и в глазах блеснули слезы.

– Я… вы очень проницательны… для игрока. Полагаю, определив настроение вашего противника, вычислив его слабости, вы без труда обыгрываете его.

На этот раз Гейбриел не обратил внимания на ее оскорбительные слова.

– Неужели никто не понимает вас? – с трудом сохраняя небрежный тон, спросил он. – Мне жаль, что вы столько пережили в одиночестве.

Психея прикусила губу, и он невольно протянул к ней руки. Гейбриел только хотел поддержать ее, помочь по-братски. О черт, зачем обманывать себя? Никаких братских чувств он не испытывал к этой холодной красавице, хотя и сочувствовал ей.

И она это знала. Психея взглянула на него расширенными от страха глазами.

– Я привела вас в это уединенное место не для того… то есть не надо неверно истолковывать мой поступок…

– О, ваш поступок вполне понятен, с этим я согласен. Но глубоко под ледяным панцирем прячется страсть. Вы можете обманывать весь мир, но я вижу вас насквозь, дорогая мисс Хилл.

– Перестаньте меня так называть, – растерянно пробормотала Психея.

Они стояли так близко, что он видел, как поднимается ее грудь, скрытая строгим платьем, и как бьется на виске голубая жилка.

– Как же мне вас называть? Психея, дорогая, любимая?

– Не надо доводить свою роль жениха до абсурда, – возразила она, но голос ее дрожал, а дыхание участилось.

– Это не роль, и впервые в жизни я не притворяюсь. – Прикосновение к ее губам словно обожгло Гейбриела, и дрожь пробежала по его телу.

Ее губы были мягкими и нежными. Психея закрыла глаза. Его настойчивый жаркий поцелуй заставил ее губы раскрыться, и Гейбриел почувствовал сладость ее рта. Он показал ей, каким бывает настоящий поцелуй.

Он забыл о том, что находится в пыльной мансарде, что где-то на улицах Лондона его поджидают убийцы, забыл обо всем, кроме того, что держит ее в своих объятиях.