Рене Бернард - Страсть в жемчугах Страница 37

Она инстинктивно уступила ему и приоткрыла губы, позволяя Джозайе упиваться их нежным медовым теплом. С подгибающимися коленями она вкладывала в поцелуй свою собственную жажду. И это было не добропорядочное соприкосновение губ, а горячее, страстное слияние, в котором Элинор вторила каждому движению Джозайи, совершенно забыв о застенчивости и сдержанности.

Это был танец ощущений со своим собственным ритмом. Затянутая в перчатку рука Элинор скользнула под плащ Джозайи, и он вдруг обнаружил, что его скромница быстро освоилась на пути удовольствий. И если он и ожидал от нее какой-нибудь выходки в духе старой девы, за которой непременно последовала бы пощечина, то был счастливо разочарован.

Все более воспламеняясь, Джозайя крепко обнял Элинор, удерживая на месте, и снова принялся целовать, причем по страсти каждый следующий поцелуй превосходил предыдущий.

Он оторвался от ее губ только для того, чтобы провести языком по фарфоровой раковине уха, и был немедленно вознагражден.

– О, Джозайя… – Она со стоном произнесла его имя, и голос ее показался ему чудеснейшей музыкой.

По-прежнему сжимая Элинор в объятиях, он все крепче прижимал ее к себе, пока не уверился, что она способна почувствовать сквозь разделяющие их слои зимней одежды стук его сердца. Желание одолевало его, а в крови закипал жар, все более ускорявший биение сердца. Его мужское естество отвердело до боли, и после месяцев воздержания поцелуи Элинор казались невыносимо сладостными.

Для Элинор же это было словно чудесное скольжение в небеса. Губы Джозайи на ее губах казались горячим шелком, и у нее дыхание перехватывало от удовольствия. Впрочем, кое-что и смущало… Ведь в литературе, подходящей для юных леди, намекали на то, что у девушки якобы появится ощущение, будто она превратилась в некое эфирное бесплотное существо. Но это «превращение»… Оказалось, что оно имело вполне земную, физическую природу: это было новое осознание себя как существа из плоти, – если же ее дух и был вовлечен, то только для того, чтобы окончательно стало ясно: нет ничего такого, чего бы она не желала утратить в поисках удовольствия. И эти поиски казались настоящим блаженством. Все, что характеризовало ее до того момента, когда губы Джозайи коснулись ее губ – то есть добропорядочность, гордость и сдержанность, – все это исчезло и было забыто. Зато появилась свобода, та свобода, которой Элинор прежде не знала. На нее то и дело накатывали волны желания, сотрясавшие ее и разливавшиеся между ног нестерпимым жаром. От этих чудесных ощущений она ожила, как никогда прежде, и теперь мысленно твердила: «Только бы это никогда не кончалось».

Продолжая крепко обнимать ее, Джозайя легонько прикусил чуть припухшую от поцелуев нижнюю губу девушки, и Элинор задрожала от пронзившей ее вспышки вожделения. Она ждала, что на нее тотчас же обрушится чувство вины, но ничего подобного не случилось – напротив, она чувствовала удивительную легкость и беззаботность. Когда же Джозайя немного ее приподнял, чтобы прижать к своему теплому телу, она едва не заплакала от сладкой боли между ног. У нее промелькнула мысль, что не имеет значения, кто инициировал эти объятия, – она тонула в них вся.

И тут Элинор наконец сообразила, что ее ноги оторвались от земли… и обвивают бедра Джозайи. Глаза девушки распахнулись, и она мысленно воскликнула: «Нет, леди не позволяет себе… забываться! О Господи, я чуть… В общественном парке!»

Она отвернулась от Джозайи, пытаясь собраться с мыслями. Затем толкнула его в грудь, давая понять, что хочет спуститься на землю.

Он неохотно подчинился, вынужденный отпустить девушку. И Джозайя точно знал: что бы ни заставило Элинор высказать просьбу о поцелуе – природное любопытство или невинный порыв, – она не оценит, если он накинется на нее в общественном парке, как хищный зверь.

Джозайя молча смотрел на нее, ожидая реакции на произошедшее. И тут она наконец вздохнула и пробормотала:

– О-ох, это было…

– Неожиданно, – подсказал он, не желая выслушивать ее сожаления. – Нам следует вернуться, мисс Бекетт. Посмотрим, сможем ли мы с пользой провести остаток дня. Мне нужно смешать краски и закончить приготовления.

Элинор отступила, убирая под шляпку выбившийся локон. И тут же спросила:

– Неужели я погубила все, что было между нами?

Джозайя покачал головой:

– Нет, мисс Бекетт. Но я поклялся вести себя прилично, помните? Поклялся не переходить черту и не пользоваться своим преимуществом. Так что вам нужно быть со мной терпеливой, поскольку я не знаю, как далеко простирается честь и где пределы моей самодисциплины. Главное – вы невредимы, и я… – Он вдруг осекся, затем пробормотал: – Но, Элинор…

– Да-да, я вас слушаю.

– Как миссис Данли узнала, что я художник?

Девушка весело рассмеялась.

– У вас краска на воротнике рубашки, мистер Хастингс.

Распахнув плащ, Джозайя скосил вниз глаза, потом проговорил:

– Да, несколько брызг. Но это рабочая рубашка, так что ничего страшного.

Несколько брызг?! Элинор тронула рукав его плаща – локоть был совершенно испорчен пурпурной и черной красками.

– Джозайя, вы…

Он отреагировал на свое имя так, будто вдруг грянул ружейный выстрел. В карих глазах сверкнули молнии, и он, попятившись, заявил:

– Думаю, на сегодня достаточно. Давайте вернемся, и я велю Эскеру послать за каретой, чтобы отправить вас домой.

– Я вас обидела?

– Нет. О Господи, конечно, нет! Но вы не должны… переходить границы, мисс Бекетт. – Он сделал глубокий вдох. – Сегодня я не гожусь в компанию для леди. Мы продолжим работу завтра, если освещение позволит. Пожалуйста, будьте милосердны, давайте на сегодня закончим, пока у меня еще осталась крупица самообладания, хорошо?

– Да, мистер Хастингс. – Она кивнула и позволила ему проводить ее к дому.

И все это время оба молчали. Когда прибыла карета, Элинор уехала, а Джозайя остался в студии наедине со своими демонами.

«Боже милостивый!.. Она произнесла мое имя, и я едва не размяк. Когда я в последний раз чувствовал себя точно так же, если женщина называла меня по имени? Ответ: никогда. Ни разу. Даже с той, что очаровала меня много лет назад».

Он вознамерился оставить этот поцелуй в прошлом и убедить Элинор, что он – человек слова. Но за подобным отступлением было нечто большее. Поцелуй доказал ему, что его эмоции едва поддаются контролю, так что опасность остаться с разбитым сердцем казалась весьма реальной. А Джозайя не был уверен, что у него сейчас достанет сил это пережить.