Наталия Орбенина - Тень Эсмеральды Страница 37

Привели убийцу. Боровицкая поглядела на вошедшую и не смогла сдержать облегченного вздоха. Ну какая же это Розалия! И чего это нашло на Зину, на солнце, что ли, перегрелась, как она могла в этой скрюченной женщине узреть прелестную, стройную гувернантку?

– Так-с, стало быть, не узнаете? – переспросил следователь.

– Нет, конечно, нет, не узнаю. Я не знаю этой женщины, я вижу её в первый раз, – Полина Карповна даже рассмеялась.

Подозреваемая подняла голову и вдруг произнесла низким глубоким голосом:

– А как здоровье Ефрема Нестеровича?

– Благодарствуйте, лучше, – все еще улыбаясь, ответила Боровицкая.

– А дачу около Иматранкоски вы, наверное, уже продали или по-прежнему выезжаете на лето? – невзначай спросила подозреваемая.

– Заложена, перезаложена… – начала было отвечать Полина Карповна, да осеклась, и так и осталась сидеть с открытым ртом.

Собеседница усмехнулась и поглядела в сторону следователя. Сердюков сам чуть не подпрыгнул на стуле.

– Госпожа Боровицкая, прошу вас еще раз внимательно посмотреть и ответить мне, знаете ли вы эту женщину?

– Господи же ты, боже мой! – вскричала истерическим голосом Полина Карповна. – Откуда она все знает о нас?

– Согласитесь, что, если бы она не была Киреевой, вряд ли могла знать такие подробности жизни вашего семейства, – резонно заметил полицейский.

– Подслушала случайно разговор семейный между супругами, детьми в лечебнице, – нашлась Боровицкая.

– Ничего не бывает случайного на свете, – глухим голосом произнесла горбунья и протянула Боровицкой сжатую ладонь. Та отпрянула, Сердюков соскочил со стула и устремился вперед.

На ладони Лии Гирей поблескивали бриллиантовые серьги, плата за молчание Александре Желтовской, плата за унижение Розалии Киреевой. Боровицкая сразу узнала свои бывшие фамильные драгоценности, и лицо её стало серым. Лицо Сердюкова тоже приняло выражение крайнего недоумения и озадаченности. Как арестантка могла сохранить при себе такие ценности? Все её вещи он лично перетряс, не говоря уже о надзирателях?

Когда он снова бросил взгляд на раскрытую ладонь, там уже ничего не было. Полина Карповна хлопала глазами и не могла понять, привиделось ли ей это или бриллианты действительно только что мерцали перед нею? Горбунья сложила руки на коленях и молча уставилась в пол.

«Надо бы еще раз хорошенько обыскать её», – решил про себя следователь, но какое-то странное внутреннее чувство уже заранее подсказывало ему, что он не найдет драгоценностей у арестованной.

– Так что скажете, госпожа Боровицкая, признаете ли вы в этой женщине бывшую гувернантку вашей семьи Розалию Кирееву?

– Не знаю, я не знаю, – еле слышным голосом пролепетала Полина Карповна.

Помолчала и вдруг заговорила с нарастающим напряжением в голосе, с ненавистью глядя на арестованную:

– Значит это ты, ты, змея подколодная, убила моего ненаглядного сыночка? Ты, ненавистная! Втерлась в наш дом, сманила его, соблазнила, сгубила, проклятая! На виселицу тебя! Узнаю, узнаю тебя и проклинаю! Гроб для тебя своими руками приготовлю!

– Это будет нелегко, – пожала плечами горбунья. – Для моей фигуры надо особую мерку снимать.

Она усмехнулась. Сердюков не верил собственным ушам и подивился её самообладанию и язвительной иронии, невесть откуда взявшейся. На его глазах жалкая горбунья девица Гирей становилась совершенно другим человеком! Полина же Карповна уже ничего не понимала вокруг и продолжала голосить:

– Так тебя в землю и зароют, как собаку! В огне адском будешь гореть! Анатолий, сыночек мой ненаглядный! – она запричитала, закричала, забилась в истерике. Полицейский поспешил налить свидетельнице стакан воды и распорядился увести арестантку.

На следующий день к Сердюкову явилась рассерженная Зинаида и вручила ему письмо.

– Константин Митрофанович, вы должны учесть, что моя мать в её нынешнем состоянии вряд ли понимала ясно, что происходит. Горе помутило её разум, она была так расстроена, что не отдавала отчета в своих действиях. Нынче поутру она немного успокоилась и написала вам о том, что, безусловно, не признает в этой женщине нашей гувернантки Киреевой. Я же, в свою очередь, также должна признаться вам, что теперь тоже имею очень большие сомнения на этот счет. Видимо, ужас от смерти брата так повлиял на мой рассудок, что я приняла эту женщину за свою гувернантку. По здравом размышлении я пришла к выводу, что, вероятно, брата никто не убивал. Наверное, с ним случился удар или что-то вроде того. Он сам умер. И никто в этом не виноват. Наше семейство было бы вам чрезвычайно признательно, если бы вы прикрыли это дело. Мы понимаем, что это некоторым образом для вас неудобно, и готовы нести всяческие расходы на этот счет.

– Вот как? – с расстановкой произнес следователь и принял из рук посетительницы письмо. – Стало быть, вы передумали искать убийцу? Как быстро у вас переменилось мнение! Любопытно было бы узнать, что на самом деле движет вами и вашей матерью. Впрочем, вероятно, вы не настроены мне этого говорить – я это читаю на вашем лице, – и посему вынужден вас огорчить. Делопроизводство в связи с подозрением в убийстве – это вам не игра в бирюльки, сударыня! Нельзя сегодня обвинить человека в убийстве, а назавтра передумать. Машина уже запущена, и, пока я не докопаюсь до истины, я не могу закрыть этого дела. Так что, увы, принужден вас разочаровать. Расследование убийства, подчеркиваю, убийства вашего брата Анатолия Ефремовича Боровицкого продолжается.

Зина еще плотнее сжала губы, так что они превратились в тонкую ниточку, и вышла вон с гордо поднятой головой. Экий сухарь, сущий болван. А ведь она, грешным делом, подумывала о нем как об ухажере! То-то был бы муж!

Странно, что она не прибегла к угрозам. Например, привлечь в помощь могущественного родственника, тестя покойного Анатолия господина Гнедина. И что же такого могло случиться в злополучном семействе за это время? Почему, почему им теперь во что бы то ни стало надо не признавать Розилии? Даже ценой истины в раскрытии убийства? Да и сама арестантка поразила Сердюкова чрезвычайно. В какой-то момент ему самому стало казаться, что в его кабинете повеяло чертовщиной. Она или не она? Если не она, то откуда знает детали быта Боровицких? Ну, положим, действительно могла подслушать разговоры в лечебнице. А если это она, Розалия, то как она могла быть и одновременно не быть в Петербурге? Или её тетка тоже врет? И если это Розалия, то Желтовский точно должен был её признать. А он не признал. Или признал и тоже сделал вид, что не узнал? А ему зачем темнить? Боровицкие вот поменяли свое мнение, отказались от прежних показаний. Так, может, и он изменит? Надо бы еще раз с ним потолковать.