Сюзан Кубелка - Сброшенный корсет Страница 38

Такой скандал! Шиллера тотчас уволили, с Валери взяли клятву, что она никогда больше не увидится с ним. Доверие к ней было подорвано, и ее охраняли, как государственную казну. Но тщетно. Валери похитили из мюнхенского городского дворца ее дядюшки во время ужина. Это был мастерский трюк. После закусок она отправилась туда, куда царь пешком ходит, вылезла в своем вечернем бело-голубом наряде из окна, а внизу верхом на коне ее уже поджидал Эди Шиллер со второй оседланной лошадью. И они умчались в неведомую ночь. Когда бегство было обнаружено, она была уже за пределами своей страны, в жалкой квартирке, но в безопасности.

Вскоре, однако, убогое жилье превратилось в прекрасную квартиру, потому что у Валери был залог. В Эннсе устроили тихую свадьбу, волнения улеглись, скандал забылся.

Эди Шиллер стал драгунским капитаном, Валери — его гражданской женой, но все титуловали ее принцессой. А ее старшая дочь Ксения, осмелюсь заметить, тоже родилась семимесячной, как и я.

Во всяком случае, именно похищение было той знаменитой ночной скачкой, в которой она чуть не свернула себе шею.

Эта история возвращает меня к урокам верховой езды, о которых я размышляла в ночи.

Габор тоже замыслил похищение?

И мне надо учиться галопу, прыжкам через рвы и барьеры, чтобы он сбежал от богатой Эльвири? И чтобы он мог похитить меня в случае необходимости и привезти в убогую квартирку?

Потому что считает меня аморальной, потому что я отвечаю на его письма, а в качестве любовного залога разбрасываюсь подвязками?

Нет. Верховая езда была придумана гениально. Часто ли видятся молодые люди друг с другом? Раз или два в неделю на репетициях концерта или театральной постановки, по воскресным и праздничным дням в церкви, не чаще. Мы же сможем встречаться каждый вечер. Каждый день вплоть до 18 августа. Тридцать шесть раз! Таков был план. Кроме того, Габор не слепой. Он заметил, что его батюшка очень меня привечает. Может, я должна учиться верховой езде, чтобы генерал полюбил меня по-настоящему? Чтобы принял меня как жену своего сына? Как знать, может, он пожертвует тогда на залог для меня?

Я очнулась от резкого ясного звука трубы. Пять часов утра. Сигнал доносился из казармы — подъем у кавалеристов. Уже давно рассвело.

Я ощупала свое тело. Была и другая причина для бессонной ночи — жуткая боль. После зверского утягивания до сорока сантиметров на месте талии образовалась сплошная багровая борозда от шнуровки, которая немилосердно саднила и выглядела ужасающе. Когда я ложилась в постель, кровь в этом месте пульсировала с такой силой, словно там помещалось второе сердце. Мысль о необходимости через два часа снова надеть корсет вызывала бунт… но ненадолго. Ради Габора я снова утянулась бы до того же размера, но сегодня в том не было нужды.

На сей раз требовалось мое желтое летнее венское платье, а в нем я в состоянии дойти до модного салона.

К тому же, я достаточно хорошо выглядела. Прическа сохранилась в полном порядке. Я, как уже говорила, лежала на спине, голова с защитной сеточкой для волос на французском валике — безумно неудобно, зато каждый волосок остался на месте. Даже без шелковых цветов я производила впечатление молодой дамы, а не ребенка, это-то мне и было нужно.

Хорошенько умывшись и одевшись с помощью Цилли, я точно, минута в минуту, была у Эрмины. Завтрак был уже накрыт. Он остался в памяти, потому что пролил свет на мой залог.

Едва мы уселись за круглый плетеный стол, накрытый белой камчатной скатертью, как в дверь энергично постучали, и в комнату стремительно вошла Юлиана. На ней было бледно-голубое утреннее платье, на голове тюрбан такого же цвета, так как она была еще не причесана.

Опустившись на плетеную банкетку напротив нас, она принялась неистово обмахиваться веером.

— Это правда? — взволнованно вопросила тетушка. — Наша Минка будет обучаться верховой езде?

— Да, — ответила Эрмина, — спрашивается только, откуда тебе это известно. Мы никому об этом не говорили, а господа, которым это ведомо, еще спят.

— Это известно всему дому, — запальчиво воскликнула Юлиана, — в кухне только об этом и судачат, а мне рассказала Лизи, во всех деталях, спозаранок, еще до того, как принесла кофе. Я думала, это ее фантазии.

— Лизи? Откуда ей известны детали? — удивилась Эрмина. — Минутку… Да, она подавала нам торты. Но тогда никто и словом не обмолвился о верховой езде.

— Значит, это правда.

— Да, правда. И мы начинаем прямо сейчас. После завтрака все встречаются в ателье Цирмиллер. Там мы выберем амазонку.

— Ах, вот как! — сказала тетушка, едва переводя дыхание. — А что за платье?

— Что-то совершенно особенное. Валери недавно откопала одно платье в каком-то заграничном журнале мод и обещала принести его с собой. Это будет сюрприз, сказала она.

— Принцесса? — встревожилась тетушка. — При всем моем уважении к ней — она очень образованна и умна, вот только вкусу ее я бы не доверяла.

— Кто так сказал? Я этого пока не замечала.

— Но, дорогая Эрмина, я тебя умоляю. Посмотри, как она одевается. Эти длиннющие платья, а недавно в ресторане она заявила перед мужчинами, что важно не то, что дама носит, а только то, что она имеет сказать. Ты когда-нибудь слышала подобную чушь?

— Нет, никогда, — рассеянно ответила Эрмина.

— Я тоже.

— Вот что, Юлиана, давай о другом… — Она немного поколебалась. — О деньгах не говорят, я знаю… и все же, сколько зарабатывает у вас Лизи?

— Она зарабатывает весьма недурно, — ответствовала тетушка, явно польщенная. — Мы ведь платим женщинам почти столько же, сколько мужчинам, мы этим славимся.

— Даже если бы ты платила ей вдвое — вчера на твоей Лизи был бриллиантовый крестик, на который она не сумела бы скопить из своих заработков.

— Ах, это! Она мне его уже показывала. Подарок матери. Из Польши. Видишь ли, ее мама получила наследство, и время от времени посылает Лизи хорошенькие вещички. У Лизи такие золотые часики, я бы и сама от таких не отказалась…

— Но ты же знаешь, что это значит!

— Что?

— Бриллиантовый крестик в Эннсе.

— Это в Эннсе. Но не в Польше. Там это означает лишь то, что человек ведет благочестивый образ жизни.

— Ты и сама не веришь в это.

— Она так говорила. Кроме того, я не позволяю распускать слухи о своих людях. Лизи — пирожница, и другую такую мастерицу я вряд ли найду. И представьте себе, она умеет читать и писать.

— Она часто отлучается по вечерам?

— Никогда.

— Ты уверена?

— Что за вопрос? Лизи всегда в доме. Никаких шашней с официантами, ни с кучером, ни с портье. Такую порядочную девушку, как она, еще поискать. Она даже книги читает! А ты знаешь о ней что-то плохое?