Дениз Робинс - Танцы в пыли Страница 39

Никому не было дела до того, что сама Магда при этом задыхалась. Кажется, начались самые ужасные дни в ее жизни. Она молила Бога, чтобы поскорее приехал Эсмонд. Когда она решила найти утешение в чтении, надсмотрщицы тут же отобрали у нее все книги, которые Магда взяла в будуаре, и заявили, что так можно испортить себе зрение. В довершение всего миссис Фланель вообще заперла будуар, а ключ унесла в кармане своего фартука.

Дома Магду никогда так не лечили и не ухаживали за ней. В конце концов это ограничение физической свободы привело к тому, что она действительно почувствовала себя больной. Ей ни на секунду не давали забыть, что теперь она графиня Морнбьюрийская и должна вести себя соответственно. Но она и так ничего не забывала, — ни подлога, в котором невольно участвовала, ни отвергнувшего ее мужа.

Единственным утешением явилось торопливо нацарапанное письмо, которое пришло из Страуда. Ее мать писала, что жизнь в Уайлдмарше стала немного получше.

«Сэр Адам вернулся не в духе, но все же теперь оставил меня в покое, о чем я давно молила Господа. Кажется, ему удалось получить от твоего мужа денежную поддержку. Падаю на колени и преклоняюсь перед твоим именем, дитя мое. Я очень рада, что граф решил не отсылать тебя назад. Твой отчим ничего мне толком не рассказал, но теперь он в Лондоне, и тем лучше, — я хоть могу спокойно вздохнуть. Меня не тревожат даже шалости твоих братьев, которые, кстати, передают тебе привет и свою братскую любовь. Мы надеемся, что когда-нибудь все же увидим тебя снова».

Прочитав письмо, Магда облегченно вздохнула — ее жертва во имя справедливости ненапрасна. Она прониклась стыдливой благодарностью к Эсмонду, который преодолел свою злобу на сэра Адама и обеспечил ее семью.

Но Магда не представляла, как долго еще сможет выносить свое заточение и разыгрывать этот фарс.

Джемайма Маусли оказалась вполне достойной своей фамилии. Это была серенькая и невзрачная, как мышка, женщина с седым пухом на голове и маленькими остренькими глазками. Она все время что-то жевала — печенье, конфеты, которые ей приносила миссис Фланель, ставшая ее лучшей подругой.

Эта парочка имела привычку шептаться во всех углах, чем совершенно выводила Магду из себя. Нет, злой сиделка Маусли вовсе не была. Она была даже слишком доброй и своими бесконечными заботами невыносимо утомляла Магду. То раздевала ее и мыла. То меняла ей рубашку. Магда должна была принимать то отвар из трав, от которого ее бросало в пот, то лекарства, от которых у нее начинались какие-то видения. Несколько раз Магда даже подозревала, что ей подсунули опиум, потому что она невероятно долго спала и просыпалась с тяжестью в голове и сердцебиением. Некоторое время они пытались держать балдахин над ее кроватью закрытым, но она начинала так громко кричать, что почтенные женщины предпочли сдаться. Когда Магда слушалась их, ее оставляли одну. А если начинала роптать и возмущаться, переходили к угрозам:

— Мы немедленно пошлем за доктором Ридпатом. Вашей светлости стало хуже. Не дотрагивайтесь до лица, а то будет еще больше отметин…

И все в том же духе, пока Магда не начинала вопить во весь голос:

— У меня нет никакого сифилиса, и вы это знаете! Вон из моей комнаты!

Когда она сказала, что хочет видеть графа, ей ответили, что он еще не приехал из Лондона.

Отдыхала Магда, только когда оставалась одна. Например, сиделка могла спуститься в комнату экономки, чтобы немного поболтать за кружечкой пива. Тогда Магда имела возможность встать и пройтись туда-сюда по комнате, как зверь, запертый в клетке. Глаза ее лихорадочно блестели, на лице застыло мрачное выражение. Иногда она останавливалась и смотрела на себя в зеркало. Сон и усиленное питание привели к тому, что Магда еще сильнее поправилась и теперь уже не была, как прежде, болезненно худой. Однако при этом лицо ее оставалось бледным, а чувствовала она себя предельно уставшей.

Подолгу стояла она, прижавшись лбом к оконному стеклу, глядя вниз на классические террасы, скульптуры и колоннады прекрасного сада, на живописное озеро. А уж на грациозных лебедей, плавно скользящих по зеркальным водам, смотрела просто с замиранием сердца! После болотистых просторов Уайлдмарша Морнбьюри-Холл казался воплощением сказочной красоты. Ей так хотелось выйти из дома, прогуляться вдоль дорожек, усаженных кустарником, пройтись по липовой аллее, обследовать тайные уголки величавых парков…

Особенно милым казался ей небольшой садик в итальянском стиле, в котором росли кипарисы — она представляла, как хорош он весной, когда все в цвету. Но еще больше ее привлекала статуя в фонтане, изображающая фигуру всадника. Из ноздрей коня струями била вода. Как бы ей хотелось припасть к этим струям и искупать в них свое заморенное тело!

Дни сменялись ночами, и она уже начала терять счет времени.

Сначала Эсмонд собирался вернуться в Морнбьюри через неделю, но потом передумал. После встречи с лордом Честерманом он вынужден был задержаться в Лондоне для дальнейших переговоров. От Мальборо пришли плохие вести. Сейчас Англии как раз нужны были такие люди, как Эсмонд. Ему уже прочили важную должность в Брюгге.

Эсмонд почти забыл о том, что творится у него дома, после того как послал в Морнбьюри гонца, чтобы тот привез ему новости, и выяснил, что все развивается по плану. Миссис Фланель передала ему, что «с ее светлостью все в порядке», и Эсмонд со спокойной душой отдался думам о войне и политике.

Только в начале февраля он добрался до своего поместья. День стоял морозный, но такой солнечный, что на солнце подтаивал снег.

Едва он переступил порог дома, как на него тут же с истерическими воплями налетели две женщины. Это были миссис Фланель и коротышка в чепце и переднике, которую он никогда раньше не видел. Похоже, это была та самая помощница доктора Ридпата.

Обе начали говорить одновременно:

— Ах, милорд, мы ни в чем не виноваты… Дверь была заперта. Ее светлость, скорее всего, вылезла через окно. Мы не виноваты. Она такая упрямая… Господи, что же теперь делать… Мы не решились посылать за ней в погоню, пока не вернется ваша светлость… Что станут говорить люди?

Они гоготали, словно гусыни. В конце концов, Эсмонд в сердцах выругался, так что обе они отшатнулись, и бросил об пол свою треуголку.

— Черт вас подери, глупые разини! — сказал он. — Я же говорил вам присматривать за ней…

— Мы сделали все возможное… — пропищала сиделка Маусли, — но с ней было так тяжело. Ее светлость никак не хотела понять свое положение.

Эсмонд вспомнил разъяренную тигрицу, в обличье которой предстала перед ним Магда за день до его отъезда. Он мрачно поджал губы. Нет, эта женщина уж точно не робкого десятка…