Эльза Вернер - Мираж Страница 39

Зоннек дружески отвечал на приветствия оставшихся на берегу. Эрвальд, стоя в лодке, тоже смотрел назад, на берег; но его глаза были устремлены на белый, напоминающий дворец, дом среди пальм, где, по-видимому, все еще пребывало в глубоком сне.

— Поклонись же, Рейнгард! — сказал Зоннек, — профессор и доктор Бертрам все время машут нам.

Рейнгард точно очнулся ото сна. Он поспешно вытащил платок и ответил на приветствия друзей, но затем его глаза опять обратились на ту же точку, а оттуда перешли на развалины храма, показавшиеся теперь, когда лодка достигла середины реки. И они казались безжизненными и серыми в бледном свете раннего утра, совсем иными чем вчера в мечтательном, все преображающем сиянии месяца.

Зоннек понимал, что делает молодого человека таким серьезным и молчаливым при отъезде, которого он ждал так долго и так страстно, хотя Рейнгард не сказал ему о последнем свидании. Но он не желал касаться этого предмета; история кончена, должна быть кончена, зачем же бередить рану?

Заря разгоралась все ярче. Весь восток уже пылал пурпуром, и его отблеск озарял окружающий ландшафт; кругом разливалось дыхание тепла и жизни.

Лодка причалила, и путешественники выпрыгнули на берег под громкие крики приветствий своих людей. Картина была живописная. Все эти крепкие, коренастые туземцы с черными и коричневыми лицами, в разнообразных одеждах, теснились вокруг своего предводителя; великан-негр держал двух лошадей, сильных, горячих животных, подарок Осмара другу. Зоннек стоял как полководец среди своего войска, отдавая распоряжения; Рейнгард бегал взад и вперед; нелегко было навести порядок в этой толпе.

Наконец все было готово. Предводитель стал во главе каравана; за ним вскочил в седло и его молодой спутник и поехал рядом.

Теперь все небо пламенело. Волны древней священной реки окрасились пурпуром; на огненном фоне рисовались колонны храма и его гигантские статуи; вдали над пустыней в мареве дрогнула молния — первый солнечный луч, и блестящее светило, которое древние почитали божеством, медленно выплыло из-за горизонта.

— Ну, Рейнгард, доволен ли ты наконец? — спросил Зоннек. — Вот мы и в пути и едем в желанную даль.

Рейнгард выпрямился в седле. Его взгляд больше не обращался назад, он смотрел вперед и снова горел бурной радостью жизни, страстной жаждой свободы.

— Да, вперед, навстречу солнцу! — воскликнул он. — Не сердитесь, господин Зоннек, но я не в силах ехать шагом! Позвольте мне уехать вперед, только на четверть часа! Меня тянет!

Зоннек улыбаясь покачал головой.

— Ну, поезжай, неугомонный! Будет время, и ты устанешь. Поезжай, мы догоним.

Рейнгард с радостным восклицанием отпустил поводья лошади, и она помчалась, точно ее подхватил ветер. Песок крутился под ее копытами, всадник летел навстречу яркому утру, в волшебное царство фата-морганы.

17

Пришел май, и весенние бури бушевали над горами, еще одетыми снегом. Зима в этом году была особенно суровой и долгой и даже теперь медленно и неохотно отступала перед пробуждающейся весной.

В маленьком, живописно расположенном в долине городке, со старинным, некогда укрепленным замком, уже зеленели липы, но дома и виллы соседнего курорта были еще большей частью заперты. Прежде Кронсберг был очень мало известен; он лежал далеко в горах, в стороне от обычной дороги туристов и в трех часах езды от ближайшей железнодорожной станции. Потом поблизости были открыты целебные источники, и здесь возник маленький курорт, впрочем, мало посещаемый; летом набиралась сотня-другая приезжих, которые размещались частью в водолечебном заведении, частью в самом городке.

Но вот десять лет тому назад в Кронсберге поселился молодой, однако талантливый врач. Лечебные источники обратили на себя его внимание; он утверждал, что им предстоит будущее, особенно ввиду благоприятных климатических условий. И в самом деле под его руководством небольшой курорт стал быстро развиваться.

Доктор Бертрам, приехавший с женой, еще будучи корабельным врачом, приобрел знакомства и связи во всех концах света и сумел теперь воспользоваться ими. Брошюра, написанная им о кронсбергских источниках и разосланная наиболее известным врачам, привлекла к ним внимание, а несколько удачных излечений укрепили репутацию развивающегося курорта и молодого врача.

На некотором расстоянии от городка, на небольшом возвышении, одиноко стояла маленькая усадьба. Из-за темных елей выглядывала высокая крыша с фронтоном. Старинный дом, выстроенный еще в прошлом столетии, вероятно, был когда-то охотничьим замком, о чем свидетельствовали огромные оленьи рога, высеченные из камня над входом. Широкая лестница со стертыми, поросшими мхом, ступенями вела на небольшую террасу; тяжелые дубовые двери, выходящие на нее, были в настоящую минуту отворены, и можно было бросить взгляд в обширный сводчатый коридор, по обе стороны которого были расположены комнаты, а в глубине лестница с резными перилами двумя поворотами вела на верхний этаж. Дом, хотя и начал кое-где разрушаться, выглядел импозантно, хотя и мрачно.

Обширный, тенистый сад сбегал по склону холма, но и он производил мрачное впечатление со своими высокими старыми деревьями и густо разросшимися кустами; цветов в нем не было. Усадьбу окружала довольно высокая стена; только сквозь железные решетчатые ворота можно было заглянуть внутрь. Все вместе производило впечатление угрюмой замкнутости.

Направо от коридора находилась гостиная, большая комната с зелеными гардинами на окнах, сильно затемненных густыми елями и со старинной мебелью, обитой тоже темно-зеленой материей; на стенах висело несколько старых, очень ценных гравюр в резных рамах; других украшений не было.

В кресле у окна сидел старик, которому, очевидно, перевалило за семьдесят, худой, сгорбленный, с жидкими седыми волосами и заострившимися чертами, имевшими суровое, озлобленное выражение; только глаза были ясные и зоркие и свидетельствовали о том, что умственная жизнь в этом изнуренном теле еще сохраняла полную свежесть.

Против него сидел доктор Бертрам, не особенно изменившийся за эти десять лет. Правда, из молодого, подвижного корабельного врача вышел солидный человек, серьезный и обходительный в обращении с пациентами, но в его глазах все еще блестел прежний лукавый юмор и вся внешность теперешнего советника медицины красноречиво говорила о том, что он чрезвычайно доволен и собой, и миром.

— Я могу только повторить вам то, что проповедую уже в течение нескольких лет, — говорил он, — воздух и моцион, насколько позволяют вам ваши силы, и прежде всего развлечение, чтобы вы не сидели день-деньской и половину ночи над вашими проклятыми книгами. Но вам, кажется, доставляет особенное удовольствие делать как раз противоположное тому, что я советую. Никогда еще у меня не было такого упрямого пациента, как вы, профессор Гельмрейх.