Алина Знаменская - Рябиновый мед. Августина. Часть 3, 4. Человек на коне. Страшные сны Страница 39

Заплакал ребенок. Ася перепеленала сына и вернулась к плите.

– Я прошу тебя, Алексей, сделай так, как они велят. Ведь это простая формальность. Подумай о нем, – она кивнула на колыбель, – что будет с ним… с нами, если тебя…

Вознесенский поднялся, с шумом отодвинув табурет. Он взглянул на нее так, что ей стало холодно.

– Лучше бы не было этого вечера! Лучше бы ты ничего не говорила!

Он вышел, хлопнув дверью, калитка взвизгнула и жалобно застонала. Ася смотрела в окно, как Вознесенский пересекает площадь – враскачку, своей кавалеристской походкой, и ей на миг показалось, что он уходит от нее навсегда. Он никогда не уходил вот так. Они никогда прежде серьезно не ссорились.

Неспокойно было на душе у Аси. Ребенок плакал. Воздух был густой и душный, как перед грозой. До темноты Ася стояла на веранде, ждала мужа. Стемнело, пошел дождь. Алексей не возвращался. Он пришел под утро – промокший и пьяный. Ни слова не говоря, Ася раздела его и уложила на кушетку. Повесила у теплой плиты гимнастерку.

Но Вознесенский все что-то бормотал, все с кем-то разговаривал, зло и невнятно. Она подошла и села рядом с ним. Он смотрел на нее, будто не узнавая, и вдруг спрятал лицо в ладонях, и она поняла, что он с трудом сдерживает рвущиеся наружу слезы.

– Алешка, прости меня… Я не хотела.

– Я людей убивал! Понимаешь ты, людей! Ты знаешь, что… что у меня на душе? А они хотят, чтобы я еще…

Его плечи несколько раз крупно вздрогнули, судорога прошла по всему телу. Ася легла рядом, обхватила мужа, стала утешать как маленького, гладить по голове, пока он не успокоился и не затих во сне.

На другой день прямо со службы Вознесенского доставили в больницу. Асе сообщил об этом посыльный, и она, поручив ребенка соседке, побежала туда. Из прежнего персонала в больнице все еще служил фельдшер Оносов, он-то и встретил Асю у палаты.

– Августина Тихоновна, плохо дело, – развел руками Оносов. – Кровь горлом пошла. Рана открылась.

– Мне можно к нему?

– Отчего же нельзя? Можно.

Вознесенский лежал в отдельной палате. У кровати торчал штатив с физраствором.

Бледный и словно постаревший за несколько часов, Алексей попытался изобразить улыбку при виде жены.

– Обрати внимание, все та же диспозиция: он бездыханный лежит, она – у его ног в скорбной позе. Акт последний, завершающий.

– Поговори мне! – нахмурилась Ася. – Завершающий! У тебя только еще ребенок родился. Не смей, Вознесенский, понял?

– Пожалуй, это лучшее, что я могу сделать теперь для своего сына, – с той же улыбкой сказал он.

Ася не поняла этих его слов. Она тысячу раз вернется к ним потом, а тогда она не успела ничего возразить, потому что он вдруг вспомнил:

– Я так и не купил тебе новую шляпку и синий сервиз.

– Я подожду, – успокоила Ася. – Я умею ждать.

Ася держала мужа за руку. Впервые в его пальцах она не ощутила той силы, которая чувствовалась всегда.

– А где твое кольцо? – вдруг заметил он.

Ася спрятала руку.

– Так, сняла. Стирала и сняла, чтобы не потерять.

– Тогда и мое возьми. Боюсь потерять. – Он снял с пальца и отдал ей кольцо. Потом закрыл глаза и сказал: – Ты иди. Тебе сына кормить нужно.

– Что тебе принести? Компоту сварить? У нас там осталось немного урюка.

– Свари.

Ася поцеловала Вознесенского в жесткую щеку и отправилась на поиски врача. Врачом оказалась женщина не старше Аси, с умными внимательными глазами.

– Мы сделали все, что в наших силах, остается уповать на организм. Мужчина молодой, крепкий. Но ночью лучше подежурить около него.

– Да, да, мы придем.

Ася побежала к Вознесенским.

Всю следующую неделю они по очереди дежурили в палате. К выходным Асе показалось, что Алексею стало лучше. Он попросил ее приготовить плов. Она побежала домой, ломая голову, где взять мяса. И если без мяса, то чем его заменить?

Все же она решила обойтись без мяса, нажарив побольше моркови. Маленький Владислав спал, важно нахмурив бровки. Кулачки были сжаты и приподняты к голове. Нижняя губа его была чуть больше необходимого и выглядела обиженно-оттопыренной. Ася улыбнулась – Вознесенский. Охотник и вояка, это уж сейчас видно.

Она растопила плиту и поставила казан. Пока варился плов, перестирала пеленки, сложила в корзину – сбегать утром на Обнору, выполоскать.

Завернула горячий казан в газеты, накрыла сверху телогрейкой. Не раздеваясь, прилегла на кушетку. Ей показалось, что она не успела заснуть. Дверь открылась, и вошел Вознесенский. Он хорошо выглядел – молодой, бравый, совсем как в то лето, когда впервые делал ей предложение. И форма на нем была новая, и сапоги. И с острым запахом ремни. Он присел на корточки у кушетки и, хитро щурясь, сказал:

– Ася, вставай! Пора…

Она обрадовалась, что он пришел сам, что теперь не нужно куда-то идти и ребенка оставлять с соседкой. И еще обрадовалась, что лицо у него не озабоченное, а какое-то радостное и даже, пожалуй, немного торжественное. Она протянула руку и потрогала погоны, ремни, зачесанные на пробор волосы. Все было осязаемо и знакомо.

И тут только она заметила, что в руках у него фуражка с кокардой, как раньше, и она спросила:

– А где же твоя буденновка со звездой?

– А звезду ты мне, Ася, не ставь, не надо. Крест поставь, как у отца Федора.

И тут она испугалась. И сразу проснулась. Ходики показывали шесть часов утра. Ребенок спал.

Это показалось Асе странным – он ни разу за всю ночь не проснулся! Обычно раза три за ночь, а тут – будто кто-то нарочно укачивал его, давая Асе выспаться.

Она вскочила, наткнулась в сумерках на корзину с пеленками. Нужно бы выполоскать…

Выглянула в комнату хозяйки – та не спала, молилась перед иконами.

– Теть Кать, присмотрите за сыном? Мне в больницу нужно.

– Что ты так рано подскочила? Там спят небось.

– Мне нужно.

– Ну так ступай.

И она побежала. Хотя до больницы рукой подать, ей казалось, что пути не будет конца. И что подозрительно пустые улицы молча кричат о чем-то. Она влетела на первый этаж, пробежала мимо сторожа, на лестнице в нос ударил запах нашатыря, вбежав на площадку второго этажа увидела – это Маше стало плохо. Для нее нашатырь. Никого ни о чем не спрашивая, ватными ногами Ася вошла в палату. Тело Вознесенского с головой было накрыто простыней.

Она сдернула эту простыню, словно все могло оказаться неправдой. Вгляделась в бескровное спокойное лицо мужа, и обида, растерянность, возмущение поднялись в душе разом, как лава из глубины вулкана.

«Как ты мог, Вознесенский? Как ты мог?!»

Словно от него зависело, жить или умирать. Ася все понимала умом, но сердце противилось принять правду. Сегодня ночью он приходил к ней – довольный и бодрый! Будто предвкушал новое увлекательное путешествие в иной мир, оставляя ее здесь одну с ребенком, беспомощную! Это выглядело как предательство. Он всегда был ее стеной и вот внезапно бросил ее посреди пути, на самом трудном его участке!