Мэри Бэлоу - Фиктивная помолвка Страница 39

– Как София переживет следующую неделю? – наконец произнес граф. – Она так волнуется, что может не выдержать.

– Сегодня днем вскоре после нашего возвращения у нее был приступ страха. Увидев такое количество собравшихся родственников, дочка полностью осознала реальность всего происходящего, У нее было чувство, что поток событий несет ее по течению.

– У нее нет никаких тайных мыслей? Ведь еще не поздно все отменить.

– Я убеждала ее в этом. Сказала, что в конечном счете имеют значение только ее чувства к Фрэнсису и ее желание провести с ним жизнь. Мне кажется, у нее есть и то и другое, Маркус, хотя я и не понимаю, как это возможно после всех детских лет. Но, во всяком случае, она знает, что он далек от совершенства.

На некоторое время в комнате воцарилась тишина, потом Маркус переступил порог и подошел к кровати.

– Да, очень важно, что она это понимает. Оливия, правильно ли мы поступили, дав согласие на этот брак? Я сам почти в панике.

– Да, правильно. Маркус, я верю, что они по-настоящему любят друг друга и по-настоящему хорошие друзья. Они решили пожениться, и мы должны уважать их решение. Правда, София очень молода, но в ее возрасте уже выходят замуж. Мы не можем прожить жизнь за дочь, даже не можем быть уверенными, что всегда все делали для нее правильно. Мы можем всегда делать только то, что в наших силах, остальное зависит от нее самой.

– Мы лишили ее счастья жить в семье, – сказал он, присев на край кровати.

– Да, но мы не можем ничего сделать, чтобы изменить то, что прошло, Маркус. И останься мы вместе просто ради нее, возможно, постоянно ссорились бы и бранились, а в конечном итоге возненавидели бы друг друга. Было бы это лучше для Софии?

– Полагаю, нет. Но неужели так могло быть?

– Не знаю. Но с момента моего приезда сюда мы уже обменялись несколькими бранными словами.

– Ты не сожалеешь о своем решении?

– Сожаления бессмысленны.

– Хм. – Протянув руку, он намотал на палец прядь ее волос. – София сказала, что вы провели один вечер у леди Мэтьюэн. Ты осталась довольна?

– Я с удивлением обнаружила, что даже после стольких лет еще кое-кого узнаю. Там была Джоанна Шаклтон.

– Да, конечно, она большую часть года живет в городе, ведь ее муж входит в правительство.

– Я с удовольствием снова побывала в Лондоне.

– Правда? – Граф задумчиво смотрел на жену. – Тебе всегда нравилось проводить там несколько суматошных недель, правда? Все эти годы ты могла бы не отказывать себе в удовольствии, я всегда говорил тебе об этом. Меня бы в это время там не было…

– Всегда была София, а для нее полезнее было жить за городом. Да и у меня никогда не было особого желания ездить в город. Хватало общества в Раштоне.

– Надеюсь, ты приобрела себе новые наряды?

– Гораздо больше, чем мне необходимо. Маркус, я не знала, что ты написал модистке. Наверное, нужно было написать, потому что заказ был большим и срочным, но тебе не стоило давать ей такие строгие инструкции в отношении того, что мне необходимо.

– Если бы я этого не сделал, то мне оставалось бы только радоваться, если бы ты привезла из Лондона больше двух новых платьев и одной шляпы. Кстати, соломенная, которая была на тебе сегодня днем, очень миле. Она новая?

– Мне и в голову не пришло бы носить такую легкомысленную шляпку в Раштоне. Но София не позволила мне уйти от мастерицы без этой шляпы, и лорд Фрэнсис под нажимом невесты уверил меня, что я в ней очень красива.

– Я сказал бы, что она очень красиво выглядит на тебе.

– Я намеревалась хотя бы частично оплатить счета, но мне этого не разрешили. По-видимому, ты и по этому поводу дал строгие наставления.

– Могу же я позволить себе одеть своих женщин по случаю семейного торжества, Оливия?

– И я тоже? Тоже одна из твоих женщин? – Она смотрела, как граф поглаживает намотанную на палец прядь ее волос.

– Мать моей дочери.

Оливия напряженно сглотнула, а он нагнул голову и поцеловал жилку у нее на шее. Выпрямившись, Маркус ждал, что она что-нибудь скажет, рассердится, прогонит его, но Оливия молча продолжала смотреть на его руку и свои волосы у него на пальце. Свободной рукой он заправил ей за ухо выбившуюся прядь, приложил ладонь к ее щеке и большим пальцем погладил бровь. Оливия закрыла глаза, и он поцеловал ей один глаз, щеку и подбородок. Потом он поцеловал ее губы, и они затрепетали под его легким прикосновением. Подняв голову, он заглянул в глубину ее широко открывшихся глаз, но не увидел там ни гнева, ни отвращения, ни страха – только спокойное принятие неизбежного. Медленно поднявшись на ноги, Маркус развязал пояс и сбросил халат, потом снял через голову ночную сорочку и бросил ее на пол к халату. Он не спешил и молча смотрел на Оливию, давая ей время прогнать его, но она так и не сделала этого. Ее взгляд блуждал по его телу, пока она наконец не заглянула в глаза мужу. Тогда он откинул одеяло и потянул вверх подол ее ночной рубашки. Поняв, что он не собирается оставлять рубашку на талии, Оливия подняла руки, и ее рубашка последовала за его бельем. Странно, но за пять лет идеального брака они ни разу не были вместе обнаженными, и он никогда не видел жену так, как сейчас. Его руки и тело говорили ему, что она прекрасна и желанна, и зрение подтверждало его чувства, но он всегда видел ее одетой. Годы их супружеской жизни были очень пристойными, очень сдержанными, переполненными любовью, но обоим не хватало физической страсти. Она была неописуемо хороша, его тридцатишестилетняя жена, с которой он был в разлуке четырнадцать лет, мать его дочери, Ливи. Марк не стал гасить свечу и, когда она подвинулась, лег рядом. Это, несомненно, была

Ливи – его глаза сказали ему это при свете свечи, а теперь руки и тело подтвердили – и в то же время это была женщина, которую он совершенно не знал. Его руки у нее на талии, его губы на ее губах сказали ему, что она мгновенно вспыхнула, что не нужны томительные старательные усилия, чтобы зажечь ее. Она повернулась на бок, прижалась к нему бедрами, втянула его язык, а ее ладонь поползла от талии к его плечу, и он был потрясен, услышав, как она застонала от желания.

«Ливи. Бог мой, это моя Ливи».

Маркус чувствовал, что она, горячая и влажная, слишком возбужденная для любовных игр, жаждет немедленного облегчения. Обняв ее одной рукой, он другой умело поглаживал ее пальцами, пока она не растаяла рядом с ним, а потом, прижав к себе, мурлыкал, сам не зная какие слова, если это вообще были слова, ожидая, пока она успокоится и расслабится. Так продолжалось несколько минут, а потом, когда она пришла в себя, он повернул ее на спину, лег на нее, развел ей коленями ноги и вошел в нее. Ему всегда хотелось быть там, где он был в настоящий момент. Он хотел, чтобы все происходило медленно и длилось вечно, для него никогда не было и не могло быть никого, кроме нее, одной-единственной, любимой, желанной Ливи. Он медленно, ритмично двигался в глубине ее, зарывшись лицом ей в волосы и вдыхая их аромат, его тело снова узнавало ее такой, какой знало, когда он был юношей, молодым мужем, а она была такой же теплой и довольной, какой бывала тогда. Эмоциональная и физическая любовь были переплетены неразрывно, и слово «любить» превосходно подходило для описания того, что они всегда делали вместе в постели тогда, и того, чем они занимались сейчас. И все же он не вернулся в прошлое, а был в настоящем, и она была совсем другой. Через несколько минут Оливия уже не была пассивной, ее бедра двигались в такт его движениям. Она переплела свои ноги с его ногами; прижав плечи к постели и подняв грудь, чувственно прижалась к его груди и, задыхаясь, глотала воздух. Подняв голову, он встретил взгляд ее потемневших от страсти глаз. Его женщина? Да, женщина, которую он ласкал, которую любил, которой доставлял удовольствие, его женщина, в которую можно было погрузиться и получить успокоение и любовь. Продвинувшись еще глубже, он изменил ритм. Не в силах двигаться в такт с ним, Оливия, закрыв глаза, устремлялась ему навстречу, выгибаясь всем телом. Он взглянул на нее, телом чувствуя реакцию ее тела, а потом снова спрятал лицо в ее волосах и ждал того особого момента, когда жена снова придет к нему, чтобы блаженство подняло их на высшую точку и унесло в нереальный мир вне времени.