Шерри Томас - Восхитительная Страница 39

Ужасная, непристойная и чертовски соблазнительная мысль.

Верити погрузилась в воду еще глубже. Когда она была молода, она обожала поцелуи и нежные словечки. Чего бы не отдала она в те дни ради крепких объятий, со стонами, криками, когда постель того и гляди развалится...

Рука сама нащупала дорожку к ноющему местечку между ног. Верити встрепенулась. Право же, ей следует умерять пыл – она доставляла себе это удовольствие не далее как прошлой ночью. Однако она уже успела воспламениться, и тело умоляло дать ему облегчение.

Не отнимая от лица носового платка, Верити подняла из воды одну ногу и нащупала кран с горячей водой. Вот, кажется, этот. Она повернула кран ногой. Ей ведь не захочется отвлекаться, если вода остынет, не так ли?

Стюарт вернулся в темный и пустой дом.

Ему понадобились кое-какие документы из кабинета. В другой день проблему можно было бы уладить, просто позвонив по телефону. Но у прислуги был выходной, дома не осталось никого, кто мог бы ответить на звонок и отправить ему документы.

Он стянул перчатки и стал греть руки над батареей в кабинете. По привычке плеснул себе порцию виски. Отпив из стакана, вдруг понял: ему хочется вовсе не виски, а доброго, крепкого чаю.

За ленчем Стюарт почти не ел. За обедом в «Клубе реформаторов» тоже почти не притронулся к еде. Время между завтраком и полуночью Стюарт в шутку сравнивал с целомудренным воздержанием – до того момента, когда он в очередной раз окажется наедине с деликатесами своей кухарки.

Печенье к чаю хранилось не в кухне, а в буфете в людской. Испеченные миссис Аберкромби – с ее стороны героическая, но обреченная на провал попытка – твердокаменные кругляши исчезли, уступив место песочному печенью. Печенья этого всегда было мало, и неудивительно. Дорога к вратам рая, должно быть, была вымощена этими свежайшими, маслянисто благоухающими шедеврами кулинарного искусства, которые могли бы лучше свидетельствовать во славу и милость Божью, чем холодный мрамор или пошлейшее золото.

У Стюарта возникло дикое желание съесть все прямо тут, в людской. Но он сдержался. Он получит больше удовольствия, если съест печенье с чаем, переодевшись в удобный домашний костюм. Он поставил чайник кипятиться на кухне и пошел наверх, чтобы переодеться.

Дойдя до своего этажа, он услышал ни с чем не сравнимые звуки – без сомнения, это бежала вода по трубам, направляясь в ванную комнату в дальнем конце коридора. Одним из главных неудобств водопровода было то, что бегущая по трубам вода ужасно шумела, производя стоны и завывания, нечто среднее между неисправным органом и расстроенным фаготом.

Но кто включил воду? Неужели протечка? Стюарт бросился вперед. Ванная предназначалась исключительно для его личного пользования, и на двери не было задвижки. Дверь открылась.

В лицо ударил пар, комнату заволокло туманом. Сначала он ничего не видел. Потом испытал настоящий шок: в его ванной сидела женщина. Влажный носовой платок закрывал ее лицо. Она сидела по горло в воде в клубах пара, откинув голову назад. Влажные темные волосы были стянуты в узел. Из воды поднимались ее колени. Левая рука, длинная, прекрасной формы, покойно вытянулась вдоль края ванны.

Это могла быть только мадам Дюран во плоти. Стюарт привалился спиной к двери, поражаясь ее наглости.

И ее наготе.

Из воды возникла ступня, потом красивой формы икра. Ее кожа блестела в медово-желтом свете, от нее исходил легкий пар. Сердце Стюарта забилось с удвоенной частотой.

Он никогда не понимал, почему мужчины сходят с ума по женским ножкам. Ах, эта трогательная жажда хоть краем глаза увидеть стройную лодыжку! Элегантная туфелька с вырезом, открывающим вид на чулочки, от чего захватывает дух! Но сейчас и Стюарт подвергался риску стать рабом высокого подъема и чистых розовых пальчиков.

Мадам Дюран закрыла ногой кран и спрятала ногу под водой. Пользуясь передышкой, Стюарт попытался собраться с силами и вернуть ясность мысли, не замутненной очарованием и вожделением. Эта женщина была всего лишь служанкой, которая, пользуясь отсутствием хозяина, вторглась в его личное пространство и воспользовалась удобствами, предназначенными исключительно для него. Серьезнейший проступок, как ни погляди.

Будь это кто-то другой, Стюарт переговорил бы с миссис Аберкромби, а уж та, в свою очередь, выдала бы нарушительнице все, что ей причитается, вплоть до увольнения, если у экономки идо того были замечания. Но в данном случае нарушительницей оказалась загадочная, распутная и надменная мадам Дюран, чье угощение он ел, не в силах остановиться, и чье незримое присутствие порождало в его душе голод. Голод такой сильный, что он уже в который раз не решался вызвать мадам Дюран к себе из страха слепо уступить собственной слабости. Разум Стюарта предостерегал, призывал вспомнить о том, как Берти попался в коварную ловушку; в глубине же таился похотливый зверь, ждущий малейшей возможности, чтобы удовлетворить все свои низменные желания.

Лучше всего ему незамедлительно уйти. Он и без того слишком пристально смотрит на ее горло, руку и колени, которые блестят прямо под поверхностью воды. Какие меры предпринять по поводу ее проступка, он решит позже – когда его умственные способности восстановятся после ошеломляющего зрелища.

Стюарт попытался нашарить ручку двери за спиной. Мадам Дюран вдруг слабо застонала, и это было похоже на движение влажного языка в его сокровенном месте. Стюарт застыл на месте. Звук повторился, будто новая ласка жаркого и жадного языка.

Он снова взглянул на нее через плечи. Правая рука была в  воде, не вызывая у него других мыслей, кроме того, что была помехой, не позволяющей ему насладиться зрелищем восхитительной груди. Правое плечо чуть заметно подрагивало. Женщина опять тихонько застонала, облизывая нижнюю губу. А Стюарт чувствовал, как его естество становится твердым, как дубинка полицейского.

Наконец он понял то, что тело знало с самого начала, повинуясь инстинкту. Это были стоны наслаждения. Она делала – она...

Вероятно, Берти был прав, когда называл Стюарта ханжой. Он не мог даже в мыслях произнести это слово применительно к женщине, хотя отлично понимал, чем именно она сейчас занята, без капли стыда.

Что ему следует делать? Уйти? Он не мог двинуться с места.

То есть мог, но не в том направлении – к ней. Его шаги заглушал толстый ковер, который расстелили здесь с приходом зимы.

Прозрачная вода почти ничего не скрывала. Ни розовых сосков, ни руки, лежащей прямо на лобке. Он не мог рассмотреть в точности, как она это делает. Мешала проклятая тень, отбрасываемая краем ванны и ее поднятым коленом. Почему, ну почему он так и не распорядился повесить светильник прямо над ванной?