Барбара Картленд - Звезды в волосах Страница 39

— Я легко и сама могу приготовиться ко сну, — сказала Гизела. — Я всегда так делаю.

— А ее величество — никогда, — отрезала Фанни. Она взяла из рук Гизелы щетку и начала расчесывать ей волосы плавными, осторожными движениями, которые, как показалось девушке, умерили немного волнение в ее груди.

Тут раздался возглас Марии.

— Бриллиантовые звезды, фройляйн! Их здесь нет! Гизела слегка вздрогнула.

— Да, действительно. Они… внизу, — запинаясь проговорила она, лихорадочно придумывая, что бы сказать. — Его милость хотел… — рассмотреть их повнимательней, сравнить их с теми украшениями, которые принадлежат… его семье. Я… оставила их у него. С ними все будет в порядке.

— Когда мы путешествуем, я всегда сплю с драгоценностями ее величества под подушкой, — ворчала Мария. — Если с ними что-нибудь случится, императрица никогда не простит меня.

— Они в надежном месте, — машинально отозвалась Гизела.

Она вспомнила, как лорд Куэнби сказал, что в его сердце зажглись звезды. В эту минуту, когда девушка сидела перед зеркалом, а Фанни расчесывала ей волосы, она вдруг ясно поняла, что звезды зажглись и в ее сердце тоже, и это сделал он. Ее звезды сверкали только для него.

Она полюбила! Теперь в этом не было сомнения. Наверное, с самой первой минуты, когда ей показалось, что она возненавидела его за высокомерие и гордость, но так и не смогла выбросить из головы мысли о нем. Как часто с тех пор она вспоминала тот момент в лавке шорника, когда он вышел в дверь, не наклонив головы. Как часто представляла себе его смуглое лицо с непреклонным выражением. Но никогда, даже в самых невероятных мечтах, она не думала, что его губы коснутся ее губ, что услышит, как он шепчет ей слова любви, уткнувшись в ее волосы, а потом поцелует шелковые локоны не страстно, а с благоговением.

— Вовсе не тебя он целовал, глупая, — яростно произнесла она, и боль от этих слов кинжалом пронзила все ее существо.

— Вы что-то сказали, фройляйн? — спросила Фанни.

— Нет, нет, — поспешно ответила Гизела, боясь, что в любую минуту снова расплачется. — Но я устала. Голова болит. На сегодня довольно.

— Слушаюсь, фройляйн, — немного обиженно сказала Фанни. — Но ее величество всегда настаивает, чтобы я проводила щеткой не меньше четырехсот раз, какой бы усталой она себя ни чувствовала.

— Я бы очень хотела быть такой же мудрой и разумной, как императрица, — вздохнула Гизела.

— Многие хотели этого, — усмехнулась Мария. — И многие стремились быть такой же красивой, как ее величество. Но у них ничего не вышло. Она неповторима. В целом мире не найти второй такой.

— Да, второй такой нет, — согласилась Гизела. Не очень утешительная мысль перед сном. Гизела взобралась на огромную кровать с балдахином, уткнулась лицом в мягкие подушки и наплакалась вволю.

Так вот она какая — любовь! Ощущение одиночества и безнадежности! Любовь, которая обречена быть несчастной, едва успев родиться. Но и такая любовь останется с ней до конца ее жизни!

Глава 9

— Гизелу разбудила Мария, которая стремительно вбежала в комнату и с шумом отдернула шторы. В это утро она позабыла о бесшумных шагах и мягких движениях. Когда Гизела испуганно подскочила на кровати, Мария сообщила:

— Пришло письмо, фройляйн, от ее величества. В первую минуту Гизела могла только недоуменно смотреть на камеристку, полагая, что не правильно поняла ее слова. Вчера ночью она плакала до полного изнеможения, а потом лежала без сна, металась по кровати с боку на бок. И только когда первые лучи рассвета коснулись тяжелых штор, изнуренная, она провалилась в дремоту без сновидений.

— Письмо? — переспросила Гизела и услышала, как устало звучит ее голос.

—  — Да, письмо, фройляйн, — нетерпеливо повторила Мария.

Она показала, куда положила его — на столик рядом с кроватью. Гизела протянула к нему руку, а Мария тем временем продолжала заниматься шторами на окнах.

— Прибыл грум с приказанием вручить письмо, как только в доме проснется хоть одна душа, — сказала Мария, — Он приехал в полшестого, но эти недоумки и олухи внизу ничего мне не сообщили, пока я не спустилась, чтобы взять ваш чай. О! Эти англичане! Ни малейшего представления о дисциплине и о том, как нужно выполнять королевские приказы.

— Но они не знали, что это от ее величества, ведь считается, что она здесь, — запротестовала Гизела.

Она уже распечатала письмо и стала читать, что было написано на листе плотной белой бумаги:

» Ее величество приказали мне сообщить Вам о том, что Вы незамедлительно должны вернуться в Истон Нестон. Предлогом послужит известие, полученное Вами из Вены, которое требует Вашего срочного отъезда. Возвращайтесь как можно быстрее.

Рудольф Лихтенштейнский «.

Гизела дважды прочитала письмо и повернулась к Марии, на лице которой было написано сильное любопытство.

— Мы немедленно возвращаемся, Мария, — сказала она, — Сообщи, пожалуйста, графине и начни собирать вещи.

— Что случилось, фройляйн? — поинтересовалась Мария.

— Не знаю, — ответила Гизела — Мы уезжаем под тем предлогом, что из Вены пришли какие-то новости.

Вот и все, что мне известно.

— Великий Боже! Ее величество не отдали бы такого приказания, если бы не произошло что-то очень важное, — всполошилась Мария. — Ах! Ах! Я так и знала, что ничего хорошего из этого визита не получится.

Она театрально заломила руки и выбежала из комнаты. Через секунду вошла горничная, чтобы развести огонь в камине. Гизелу охватило нетерпение, ей хотелось тут же вскочить с кровати, но она понимала, что это не вяжется с той ролью, которую она на себя взяла, и поэтому пришлось ждать, пока не разгорится яркое пламя; только тогда уйдет горничная и она сможет наконец встать. А пока на нее нахлынули мысли о том, что случилось прошлой ночью. Сейчас, при свете дня, в холодной, остывшей спальне, в подавленном настроении, вчерашнее событие показалось ей диким, несуразным сном, который ничего общего не имеет с реальной жизнью.

Неужели она действительно позволила лорду Куэнби держать себя в объятиях, целовать необузданно и властно, требовать от нее любви, так что даже пришлось силой вырываться из его рук? С трудом верилось, что такое возможно, но даже сейчас она знала, что от одной только мысли о нем сердце ее воспламеняется.

Она любила его! Любила так же страстно и неуемно, как он.

Ей снова захотелось плакать, но она усилием воли подавила в себе слезы и горестно уставилась в пустоту прекрасной комнаты. Раньше она часто думала о любви, загадывая, повезет ли ей в жизни узнать, что это такое. Как все девушки, она мечтала о человеке, за которого выйдет замуж, о первой с ним встрече — возможно, на охоте, возможно, на танцах. Она молила, чтобы ее любовь оказалась счастливой и безоблачной, чистой и ясной, как весна, как первые нарциссы, пробивающиеся сквозь высокую траву. Ее охватывал ужас при мысли о тех отвратительно убогих страстях, которые леди Харриет называла любовью, о ссорах и перебранках между сквайром и его второй женой, о кокетстве и манерном заигрывании, к которым прибегала мачеха, заманивая в Грейндж очередного кавалера.