Виктория Холт - Дорога на райский остров Страница 4

Это позволило мне по-прежнему переживать увлекательные приключения в мастерской и наслаждаться жизнью в поместье. Поместье было домом интересных вещей, которые человек, родившийся в нем и проживший всю жизнь, склонен был забывать. Во-первых, говорили, что в нем есть привидения. На втором этаже был темный угол, где постройка была довольно странной. Это был конец коридора, как будто неожиданно обрывавшийся. Строитель словно решил, что с него хватит, взял да обрезал его.

Слуги не любили ходить туда после наступления темноты. Они и сами толком не знали, почему. Просто у них было какое-то чувство. Ходили слухи, что много лет назад в доме кто-то был замурован.

Когда я попыталась что-то выяснить у Бабули М, мне было заявлено:

— Вздор. Никто из Мэллори не поступил бы так глупо.

— Монахинь иногда замуровывали, — заметила я.

— Это были монахини — к Мэллори они не имели никакого отношения.

— Но это ведь было давно.

— Моя дорогая Эннэлис, все это вздор. А теперь сходи-ка ты к миссис Гоу и отнеси ей немного холодца. Она снова неважно себя чувствует.

Миссис Гоу много лет была нашей экономкой и теперь жила с сыном за строительной мастерской, расположенной между Малым и Большим Стэнтоном.

Я не переставала восхищаться Бабулей М, которая отмела замурованных предков столь же решительно, как и Бабулю К.

Однако меня всегда интересовало то место в коридоре. Я часто приходила туда после наступления темноты и была уверена, что ощущаю нечто — легкую дрожь… Что-то. Однажды мне показалось, что нечто чуть коснулось моего плеча, и я услышала свистящий шепот.

Я часто ходила на могилу моей матери и заботилась о том, чтобы кусты вокруг нее были ухожены. Я часто думала о матери и создала ее портрет по рассказам Бабули К, всегда любившей, немного всплакнуть, говоря о своей Флоре. Флора была красавицей и слишком хороша для этого мира, утверждала Бабуля К. Она была нежной, любящей девочкой. Вышла замуж в шестнадцать лет, Филип появился на свет год спустя, так что, когда она умерла, ей было всего двадцать два года.

Я могла сказать Бабуле К о том, как печалило меня то, что моя мать умерла из-за меня. Сказать о таком Бабуле М было совершенно невозможно, потому что та бы немедленно отрезала: «Вздор. Ты же ничего об этом не знала, и твое слово здесь ничего не значит. Такие вещи случаются, а она была слабым созданием».

Бабуля К была более сентиментальна. Она говорила, что моя мать с радостью отдала бы за меня жизнь. Но это еще больше меня беспокоило. Нет ничего хуже, чем сознавать, что кто-то принес за тебя великую жертву.

Поэтому я и не говорила с Бабулей К о своей матери столько, сколько мне хотелось.

Однако на ее могилу я ходила. Я посадила на ней розовый куст и розмарин «на память», но приходила на кладбище довольно скрытно, ибо не хотела, чтобы даже Филипп знал о моих переживаниях. Иногда я разговаривала с ней вслух, говорила ей, что надеюсь, она счастлива там, где сейчас находится, и что мне очень жаль, что она умерла, производя меня на свет.

Однажды я отправилась за водой для кустов. Неподалеку от кладбища был старый насос с лейками и кувшинами. Отвернувшись от могилы матери, я неожиданно растянулась на земле, зацепившись ногой за выступающий камень. При этом я слегка оцарапала колени, но ничего страшного не случилось, и, собираясь уже подняться на ноги, я стала рассматривать камень, из-за которого упала. Это часть бордюра.

Я сунула руку под сорняки и обнаружила, что камень — это часть ограды, окружающей участок земли, по-видимому, заброшенную могилу. Мне стало интересно, кто же это был. Я всегда считала, что этот участок пустой. И все же он находился среди могил Мэллори.

Я принялась за работу и стала выдергивать сорняки. И вот она передо мной — могила. Надгробия не было, иначе могила была бы видна. Однако на ней лежала плита. Она была грязной, и буквы на ней почти стерлись.

Я пошла к насосу и принесла воды. У меня была тряпка, которой я вытирала руки после поливки растений, и с ее помощью я стерла с плиты грязь. И в смятении отпрянула, чувствуя, как по спине пробежал холодок, ибо имя на плите могло бы принадлежать мне.

ЭНН ЭЛИС МЭЛЛОРИ

Умерла февраля шестого дня 1793 года

В возрасте восемнадцати лет

Конечно, мое имя было Эннэлис, а на плите оно было разделено, и «Элис» написано с заглавной буквы… Однако сходство потрясло меня.

Мне казалось, что я смотрю на собственную могилу. Я несколько минут простояла, глядя на плиту. Кто она была — лежащая среди мертвецов Мэллори?

Я отправилась назад в поместье. Реальность возвращалась ко мне. Почему бы кому-то из моих предков не носить такое же имя, как я? Имена в семьях повторялись из поколения в поколение. Энн Элис. И Эннэлис. Восемнадцать лет. Ей было примерно столько же, сколько мне, когда она умерла.

Вечером за обедом я сказала Бабуле М.

— Сегодня на кладбище я нашла могилу, которой прежде не видела…

Бабулю это не слишком заинтересовало.

Я посмотрела на Филипа.

— Это была девушка с моим именем, вернее, настолько похожим, что почти никакой разницы.

— О, — отозвался Филип, — а я-то думал, ты у нас единственная Эннэлис.

— Эту девушку звали Энн Элис. Кто она была, Бабуля?

— Энн — имя, очень часто использовавшееся в семье. Элис — тоже.

— Почему меня назвали Энн Элис?

— Это я выбрала такое имя, — заявила Бабуля М таким тоном, словно это был самый лучший выбор, и тем самым не о чем больше говорить. — Из-за того, что в семье было так много Энн и Элис Я подумала, что каждое имя само по себе несколько ординарно, но ты ведь — Мэллори, вот я и объединила оба, и получилось нечто необычное, вы должны это признать.

— Как я и сказал, — вставил Филип, — одно-единственное.

— Эта могила заброшена.

— С могилами так бывает после того, как проходит много времени со смерти их обитателя.

— Ее похоронили почти сто лет назад.

— Это слишком долгий срок, чтобы тебя помнили, — объявил мой брат.

— У меня было странное чувство… Обнаружить имя под сорняками… причем почти мое собственное… И оно смотрит на меня.

— Надо мне пойти туда поискать Филипа, — заметил Филип.

— Там есть и Филипы, даже несколько.

— Я знаю, что у тебя есть нездоровое пристрастие — читать надписи на надгробиях, — сказал мой брат.

— Мне нравится думать о них — обо всех Мэллори… О людях, живших в этом доме до нас… Людях, связанных с нами — в каком-то смысле… О наших предках.

— Хорошо, что у тебя такие сильные семейные чувства, — сухо заметила Бабуля, тем самым заканчивая разговор на эту тему.

Однако я не могла выбросить Энн Элис Мэллори из головы. Наверное, потому что она была почти моего возраста, когда умерла, и носила имя почти такое же, как я.