Розмари Роджерс - Связанные любовью Страница 4

— Конечно, — прошептала она.

Мария пожала плечами; похоже, она не разделяла страха дочери в отношении Герхардта.

— Я уже сталкивалась с чем-то подобным. Само мое положение привлекает многих, кто хотел бы, используя меня, так или иначе повлиять на Александра Павловича.

Для Софьи признание матери не стало откровением. К ней самой нередко обращались люди, рассчитывавшие склонить императора к принятию того или иного решения.

Смешно. Неужели они не понимают, что у нее нет никаких возможностей повлиять на царя?

— И что Геррик? Удалось ему выследить вашего вымогателя?

— Да. Им оказался некто Николай Бабевич. Его отец — русский офицер, а мать… — Мария зябко повела плечами, — француженка. Такой неприятный народ эти французы. Им абсолютно нельзя доверять.

Этого мнения матери Софья не разделяла. Мария, как и многие люди ее поколения, слишком хорошо помнили вторжение Наполеона и разорительную войну с ним.

— Его схватили?

— Геррик решил, что будет лучше, если злодей пока останется в неведении. Пусть думает, что его маленькая тайна не раскрыта.

Софья покачала головой. Да что ж такое с ее матерью? О чем она только думает?

— Я, конечно, плохо представляю, как работает правительство, но если известно, кто злодей и где он находится, то почему бы не арестовать его прямо сейчас? — простодушно спросила она.

— Мы не знаем, действует ли он в одиночку или у него есть сообщники.

— Но Геррик, по крайней мере, вернул ваши письма?

— За Бабевичем установлено наблюдение, так что, если письма у него, он рано или поздно приведет нас к ним.

Похоже, настаивать на незамедлительном аресте шантажиста не имело смысла. Если Геррик решил, что злодей пока должен оставаться на свободе, так и будет, своего мнения он не изменит.

Придя к такому заключению, Софья постаралась получить ответ на другие вопросы.

— Почему вы считаете, что Бабевич лжет относительно писем?

Мария снова прошлась по комнате, перебирая массивные камни ожерелья, как делала всегда, когда пыталась выдать желаемое за действительное. Похоже, не все было так просто, как она хотела показать дочери.

— Когда этот негодяй обратился ко мне в первый раз, я потребовала, чтобы он показал письма. Он ответил, что не держит их при себе. Я потребовала доказательств того, что шантажист, по крайней мере, знаком с их содержанием. И он снова отказался, заявив, что никаких доказательств не будет, пока я не выплачу затребованную им сумму.

— Странно. Он ведь должен понимать, что выкуп платят только после предъявления доказательств и что просто так никто не даст ему и рубля.

— Мужчины склонны недооценивать женщин. Бабевич, наверное, полагал, что я запаникую и тут же соглашусь на все его требования. — Мария презрительно усмехнулась. — Есть и еще кое-что.

— Что?

— Мы с Елизаветой часто обменивались разными секретами, а потому — на случай, если письма попадут в чужие руки — придумали собственный шифр, которым и пользовались при переписке. Шифр, конечно, почти детский и разгадать его не составит труда, но показательно уже то, что вымогатель даже не похвастал своими успехами.

Софья согласно кивнула — довод и впрямь показался ей убедительным. Даже считая, что с женщиной легко справиться, нагнав на нее страху, злодей не удержался бы от того, чтобы продемонстрировать свою сообразительность.

Жизненный опыт, пусть и недолгий, убедил ее в том, что мужчина никогда не упустит возможности показать свое превосходство над женщиной.

— Если у него нет писем, то откуда ему известно об их существовании? И откуда он знает, что эти письма могут навредить Александру Павловичу?

— Именно поэтому Геррик и не принял мер к изобличению негодяя, — объяснила Мария. — Он убежден, что Николай Бабевич всего лишь пешка в чужой игре.

Софья поежилась. По спине пробежал холодок. И дело было не только в том, что она сидела в одной лишь ночной сорочке и корсете посреди остывшей комнаты. В какой-то момент молодая женщина вдруг почувствовала, что впереди ждут большие неприятности. Мысль о том, что у них с матерью появились опасные враги, не добавляла радости.

— Значит, не остается ничего другого, как сидеть и ждать, пока злодей не приведет вас к своим сообщникам.

Мать ответила не сразу и, оборвав наконец затянувшуюся паузу, нерешительно посмотрела на дочь.

— Вообще-то есть одно очень важное дело.

Софья инстинктивно подалась назад. Этот тон был хорошо ей знаком. Как и испытующий взгляд исподлобья. Ни первое, ни второе ничего хорошего никогда не обещали.

По крайней мере, ей.

— Нет-нет, матушка, можете не продолжать.

— Кому-то нужно отправиться в Англию и обыскать поместье герцога Хантли, — продолжала Мария, как всегда не обращая внимания на протестующие жесты дочери. — Если письма на месте, мы будем знать, что Николай Бабевич блефует, и опасаться нечего.

Беспокойство, овладевшее Софьей с самого начала разговора, грозило вот-вот перерасти в настоящую панику.

Боже. Вот уж не ждала так не ждала. А следовало бы. Мария никогда ни перед чем не останавливалась, и вот теперь не видела ничего странного в том, чтобы свалить на плечи дочери невыполнимое поручение.

— Но… — Софья попыталась восстановить дыхание. — Если письма спрятаны где-то в Англии, как может посторонний знать об их существовании?

Мария махнула рукой:

— Может быть, о них упомянул нынешний герцог или его брат, лорд Саммервиль. В конце концов, Эдмонд был здесь, в Петербурге, всего лишь несколько месяцев назад.

Софья ухватилась за последние слова, как за спасательный канат.

— Тогда почему бы просто не написать им и не потребовать вернуть письма? Герцогиня давно умерла, какое им дело до ее переписки?

Мария нетерпеливо махнула рукой:

— Нельзя. В первую очередь потому, что эти двое целиком и полностью преданы принцу-регенту… Ах да, этот ужасный человек стал теперь королем. — Она состроила гримасу. — Так или иначе, всем известно, что сей достойный господин остался весьма недоволен последним визитом Александра Павловича по случаю празднования победы в войне. Если бы король узнал о содержащихся в письмах сведениях, способных навредить императору, он несомненно потребовал бы передать их ему.

Софья и хотела бы возразить, но слухи о затаенной вражде между королем Георгом и Александром Павловичем, скорее всего, соответствовали действительности, что было совсем неудивительно. Монархи являли собой полные противоположности.

Император терпеть не мог пустой шумихи и неуместной болтовни.