Барбара Мецгер - Крылья любви Страница 4

Офицер зашагал было прочь, но почти тотчас вернулся, преследуя большую черную птицу, которая опустилась Ардету на плечо. Ворон держал в клюве похожий на пуговицу золотой кружок.

– Вор! – завопил майор Уиллфорд, едва не наступив на ногу спящему солдату.

– И притом вор неудачливый, – проворчал Ардет. – Эта вещь ничуть не похожа на песочные часы.

– Песочные часы? У вас что, мозги не в порядке? Это же медаль, клянусь святым Георгием! И я ее заслужил!

– В самом деле? – Ардет вернул медаль офицеру, который при этом насупился. Руки и одежда Ардета теперь уже были далеко не такими чистыми, как прежде.

Уиллфорд заговорил уже более примирительно:

– Вы все-таки должны отправиться вместе со мной в офицерские казармы. Здесь не место для джентльмена.

– Но здесь я нужен в большей мере.

– Вы не преуспеете в Англии, поймите, при таком вашем поведении. Лояльность по отношению к собственному положению очень много значит.

– А как насчёт лояльности, проявленной вами по отношению к вашим солдатам? Вы ускакали прочь на лошади, предоставив им погибать. Думаю, вам не хотелось бы, чтобы я поговорил об этом с вашими старшими в чине товарищами по оружию!

Майор снова опустил руку на эфес сабли. – Вы посмели назвать меня трусом?

Граф не ответил. Вместо этого спросил:

– Вы намерены сделать мне вызов? Не хлопочите. Я не стану драться с вами на дуэли. Пролито слишком много крови, а жизнь слишком драгоценна, даже такая, как ваша.

Майор побагровел – он слышал сдержанные смешки раненых солдат.

– Чужеземный бродяга никогда не будет принят в высшем английском обществе! Мой шурин – герцог Снеддин. Уж он-то позаботится о том, чтобы вас не приняли ни в один клуб для джентльменов, не приглашали в приличные дома! Вы станете отщепенцем в высшем обществе!

– Кажется, я забыл упомянуть о состоянии, которое мой дед успел приобрести в своих странствиях, и о том, как мой отец утроил это состояние? – Эти его слова отнюдь не показались бы нелогичными тому, кто доподлинно знал обыкновения аристократии. – Мои собственные вложения также принесли мне прекрасный доход.

Майор лорд Уиллфорд повернулся.

– Можете отправляться прямиком в ад, сэр!

– Ах, но ведь я только что оттуда!

Глава 2

Если бы у нее было хоть какое-то занятие, Джини перестала бы непрестанно размышлять о своем положении. Если бы ей хоть чуточку повезло, она уснула бы глубоким сном от изнеможения и тогда вообще ни о чем не думала бы. Но с ее-то везением, решила Джини, ей непременно снились бы кошмары о том, что она в самый разгар войны осталась без гроша, без семьи, без возможности куда-нибудь уехать.

И это был не ночной кошмар. Это была реальность. Ее собственная жизнь. Имоджин Хоупвелл Маклин была опозорена, всеми оставлена, никому не нужна.

Она вытерла пот со лба еще одному раненому солдату, стараясь думать о несчастных страдальцах, до отказа заполнивших временный лазарет, а не о собственных горестях. Кроме того, до тех пор, пока она оставалась здесь и помогала ухаживать за ранеными, никто не спросил бы ее о том, почему она не проводит время в Брюсселе в обществе офицерских жен или почему не возвращается к себе домой, чтобы предаваться печали.

Она более не была желанной гостьей в обществе леди, чувствовала себя слишком ошеломленной, чтобы горевать, и у нее не осталось жилища.

Ее квартирная хозяйка обратилась в панику и сбежала из города, заперев все двери во время отсутствия Джини и выбросив все вещи жилички на улицу. И у Джини не оставалось денег на оплату квартиры, если бы даже хозяйка вернулась. Но об этом ей некогда было размышлять, нужно было позаботиться хотя бы о своих чемоданах, чтобы то немногое, чем она владела, не стало добычей воров и нищих.

В госпитале в ней по крайней мере нуждались. Никого не заботило отсутствие у нее опыта ухода за ранеными. Эти мужчины больше нуждались в сочувствии и утешении, нежели в уходе. Они не жаловались на то, что руки у нее дрожат, а голос прерывается. Она могла напоить их водой и выслушать их просьбы. Могла писать письма их женам и возлюбленным и подписываться как свидетельница под их завещаниями. Что значили ее беды по сравнению с их несчастьями, с их тяжкими муками?

Себялюбивый голосок нашептывал ей, что у солдат есть любимые, что у них есть что завещать и есть куда отправить завещанное. Их раны заживут, а ее душевная боль неизлечима.

Она не должна думать об этой боли, чтобы не обращаться мыслями к Элгину. У мерзавца недостало даже совести, чтобы погибнуть в бою, как герой. Его застали в ночь накануне битвы в объятиях чужой офицерской жены, слишком пьяного, чтобы защитить себя как положено. Нет, она определенно не должна больше думать об Элгине.

Она едва не рассмеялась – вопреки своему отчаянию – над тем, что ей больше не о чем думать, будь то прошлое, настоящее или будущее… Разве что о том мрачном незнакомце, который вошел широким шагом в наспех устроенную палатку полевого лазарета в ту самую минуту, как тучи прорезала ослепительная молния.

Говорили, что он приехал верхом на вороном коне. Глядя на его черный плащ, на черную птицу у него на плече, на его черные волосы и глаза, раненые начали перешептываться об ангеле смерти. Но этот человек начал помогать раненым и заступился за простых солдат перед заносчивым офицером. И то и другое было просто неслыханно, особенно для титулованного джентльмена. Его речь была правильной, как у человека образованного, хоть и чувствовался в ней какой-то чужеземный акцент; одежда дорогая, а держался он с достоинством, уверенностью в себе и силой, которых так не хватало самой Джини.

Тонкие черты лица, прямой нос… Мужчина был по-настоящему красив – в какой-то мере экзотической красотой. Высокий и стройный, внешне он ничем не напоминал румяных и круглолицых английских сквайров. Цвет лица отличался бледностью, словно этот человек редко бывал на открытом воздухе, но он легко приподнимал и поворачивал раненых. Голос не резкий и не оглушительно громкий, как это часто бывает у мужчин, привычных к охоте на дичь в отъезжем поле или к участию в сражениях, но, когда он говорил, его все слышали. Руки мягкие, осторожные и, как говорили солдаты, вовсе не грубые и торопливые, как у других ассистентов хирурга. Солдаты также говорили Джини, что чувствуют себя польщенными тем, как этот новый помощник старается облегчить их страдания, в то время как он мог бы жить припеваючи и купаться в роскоши. Лорд Ардет явно не принадлежал к числу испорченных, жаждущих только удовольствий представителей привилегированного класса, быть может, как предполагала Джини, потому, что вырос и воспитывался в чужих краях. Джини приходилось бывать в высшем свете и встречаться с министрами, генералами и даже с членом королевской семьи, носившим самый высокий в Англии титул королевского герцога, и с одним австрийским принцем. Лорд Ардет не был похож ни на кого из тех, кого она знала или о ком слышала, и Джини находила его интересным – на расстоянии.