Кейт Куинн - Дочери Рима Страница 4

— Это брак, Лоллия, — вздохнула Корнелия, — и будь он даже третьим по счету, постарайся быть серьезной.

— А, по-моему, это не столько брак, сколько договор о сдаче невесты в наем. — Лоллия понизила голос, чтобы ее не услышал новый муж. — Сенатор Виний получает меня и мое приданое в личное пользование на срок, не превышающий срок его полезности для моего дела.

— Что ж, вполне справедливое рассуждение, — согласилась Марцелла.

— Извини за опоздание, — вступила в разговор Диана, беря Лоллию под руку. На шее у нее висело с полдесятка медальонов, которые вручаются лучшим возничим колесниц. На носу девушки отчетливо виднелись веснушки, отчего казалось, будто он присыпан золотой пыльцой. Ее красное шелковое платье было завязано так небрежно, что казалось, еще одно мгновение, и оно соскользнет с ее плеч. Присутствовавшие на свадебной церемонии мужчины, вероятно, надеялись, что оно все-таки соскользнет. — Я только что видела самые лучшие в мире бега.

— Прошу тебя, не начинай снова! — простонала Марцелла. — Своими рассказами ты нагоняешь тоску даже больше, чем весь сенат вместе взятый!

Впрочем, красота Дианы была способна искупить даже самые скучные разговоры. Корнелии Кварте, самой молодой из четырех сестер, было шестнадцать, и она несомненно была самой красивой из них: золотоволосая, с прекрасной матовой кожей и небесно-голубыми глазами, она тотчас привлекала к себе мужские взгляды. Однако Диана проявляла полное равнодушие к поклонникам, днями толпившимся у порога ее дома. Единственное, что вызывало блеск в ее глазах, были лошади и колесницы, летящие на полном скаку по беговой дорожке Большого цирка. Все остальное на свете, включая и поклонников, по ее мнению, могло отправляться в Гадес. Кстати, своим прозвищем — Диана — она была обязана поклонникам. И надо сказать, те были совершенно правы, ибо Корнелия Кварта таковой и была, — охотница-девственница, с презрением отвергающая мужчин.

— Я обожаю Диану, — любила повторять Лоллия. — Но я не понимаю ее. Будь я так же красива, как она, кем бы я точно не была, так это девственницей!

Марцелла тоже завидовала Диане, но отнюдь не по причине красоты кузины или многочисленных ее поклонников.

— Диана, твои волосы, — укоризненно проворчала Корнелия. — Они похожи на воронье гнездо. И еще, неужели ты не могла выбрать наряд другого цвета, кроме красного? Ты же знаешь, что на свадьбе в красном должна быть только невеста. Голубое платье прекрасно подчеркнуло бы цвет твоих глаз.

— Ничего голубого! — ощетинилась Диана. — Я ни за что на свете не надену на себя голубое платье, будь оно хоть трижды шелковым, особенно после того, как колесничий «синих» столкнулся с нами во время Луперкалий.

В Большом цирке существовало четыре фракции любителей скачек — «красные», «синие», «зеленые» и «белые». Сердце самой юной из четырех Корнелий было навсегда отдано «красным». Она ходила в цирк через день и по праздникам, когда там устраивались скачки, и, как какая-нибудь плебейка, не стесняясь крепкий выражений, выкрикивала проклятия в адрес соперников. По идее, этого ей никак нельзя было дозволять, но отец Дианы был еще одной «диковинной птицей» в роду Корнелиев, смотрел на причуды дочери сквозь пальцы, позволяя делать все, что той заблагорассудится.

Этой дурочке так везет в жизни, сокрушенно подумала Марцелла, а она этого даже не понимает!

— Наслаждайся скачками, пока тебе это интересно, моя дорогая, — говорила Диане Лоллия. — Гальба не одобряет лошадиных бегов, называет их «неразумной тратой денег». Вот увидишь, праздники и гонки колесниц точно окажутся первыми в списке урезаний бюджета…

— Где ты это слышала? — навострила уши Марцелла, не обращая внимания на вырвавшийся у Дианы стон. — Обычно я узнаю новости первой.

— Несколько месяцев назад, когда Гальбу провозгласили императором, у меня был свой страж-преторианец, — объяснила Лоллия, набрасывая на голову фату. — Ну, как, я готова к пиру?

— Во всех отношениях кроме благочестия, — отозвалась Корнелия, окидывая Лоллию оценивающим взглядом, когда они вместе зашагали в направлении атрия. Марцелла рассмеялась. Рабы бросились вперед, чтобы надеть на головы Лоллии и ее лысого мужа свадебные венки. Гости дружной толпой устремились к пиршественному столу.

Когда свадебный пир был в самом разгаре, Корнелия не удержалась от вздоха. Дед Лоллии, до безумия обожавший свою внучку, закатил свой обычный спектакль: на серебряных пиршественных ложах были навалены обтянутые индийским шелком подушки; сидевшие в нишах музыканты пощипывали струны лютни; колонны огромного, облицованного голубым мрамором триклиния, из окон которого открывался вид на Палатинский холм, увиты редкими для этого времени года цветами. Возле каждого гостя стояло по золотоволосому рабу в серебристом одеянии. Слуги постоянно сновали туда-сюда с бесчисленными переменами экзотических блюд. Гостей потчевали редкими кулинарными изысками: выменем свиньи, фаршированным сваренными всмятку яйцами, мясом фламинго, тушенным с финиками, жареным кабаном, фаршированным жареным бараном, в свою очередь, начиненным курятиной…

К чему такая пышность? Такая расточительность? — недоумевала Корнелия, мелкими глотками потягивая вино — ароматное, старое, очень дорогое, с изысканным вкусом, как и все в этом доме. На свадьбу было потрачено столько денег, сколько вполне хватило бы на домашние расходы на целый год. Что тут говорить, дед Лоллии был вольноотпущенник, бывший раб, которому посчастливилось разбогатеть и жениться на девушке из древнего патрицианского рода. Какой бы высокий вкус он ни проявлял, рабское прошлое все равно давало о себе знать. По сравнению с этой свадьбой, свадьба самой Корнелии была более чем скромной. Ее отец ни за что бы не пошел на такие расходы, зато ей в отличие от Лоллии удалось счастливо прожить в браке с любимым мужем целых восемь лет.

Между подачей блюд выступали те, кому надлежало развлекать гостей: танцоры в тонких полупрозрачных одеждах, чтецы-декламаторы, желавшие в своих гимнах счастья новобрачным, жонглеры с позолоченными шарами. Оратор в греческом одеянии уже приготовился произнести цветистую речь, когда нежные звуки арф потонули в реве труб. Корнелия подняла голову: в триклиний маршем входил грозный строй солдат в красно-золотых одеждах. Преторианцы, личная гвардия императора, телохранители Великого понтифика и властителя мира. По триклинию пролетел шепот:

— Император!

В триклиний вошла сгорбленная фигура в императорском пурпуре. Все присутствующие до единого, включая новобрачных, поспешили встать со своих мест.