Александр Прозоров - Любовь, опрокинувшая троны Страница 4

Душу женщины царапнула острым шипом легкая обида, но… Но ее сегодняшнее приключение и без того оказалось дивным и невероятным. Таким, о каковых помнят с улыбкой до седой старости и никогда никому не рассказывают, ибо все равно никто не поверит.

В этот раз боярская дочь разобралась с юбками куда быстрее, успев облачиться почти одновременно с боярином, и вместе с ним вышла из опочивальни. И «сказочный витязь» даже взял свою гостью под локоть.

В трапезной к их возвращению стало заметно больше гостей, угощение на столах обновилось, под потолком загорелись свечи четырех многорожковых люстр. Теперь уже в шубах не осталось никого – хмель и жар натопленных палат победили спесивость, и плюс к тому меж мужчинами возникло несколько румяных молодух в платках и полотняных сарафанах.

– Любо Федору Никитичу! – заметил их один из гостей и вскочил, схватив со стола кубок. – Слава хозяину нашему любезному!

– Любо, любо! – обрадовались прочие бояре. – Здоровья тебе, боярин Федор Никитич! Здоровья крепкого, богатства и долгие лета! Любо Федору Никитичу! Слава, слава!

Опять полилось рекой вино по золотым кубкам, вонзились острые ножи в толстые шматки истекающей прозрачным жиром розовой буженины и целиком запеченных осетров, загудели разговоры, послышался с разных сторон громкий смех.

– Где мой охабень? – с тревогой оглядела трапезную Ксения.

– Знамо, девки прорехи латают. Ты же не захотела с ним расставаться? Теперь жди, пока зашьют. – Федор Никитич обнял женщину за плечо, провел вдоль стены, сел во главу стола и усадил слева от себя в обитое бархатом кресло с широкими подлокотниками. Справа князь Шуйский целовался со своей зеленоглазой красавицей. Причем Василий Иванович тоже избавился от ферязи и ныне сверкал просторной рубахой из зеленого переливчатого шелка. Но вот его спутница, бедняжка, продолжала париться в тяжелом бархате.

– Ну наконец-то вернулись наши голубки! – оторвавшись от сладких губ кавалера, рассмеялась княжна. – Ну, как вы там? Согрелись али исцелились?

– Проголодались! – Федор Никитич решительно придвинул к себе лоток с нанизанными на деревянные палочки заячьими почками, взял одну, принялся с наслаждением жевать. Скользнувшие неслышной тенью слуги наполнили его отделанный рубинами кубок и усыпанную сапфирами чашу, что стояла перед Ксенией.

Боярская дочь вздохнула. Хмелеть еще сильнее она не собиралась… Но в чаше находилась единственная влага, каковой можно было утолить жажду в этом доме, а женщине очень хотелось пить…

Вином оказалась густая, как патока, и очень ароматная вишневая наливка. Гостья сразу поняла, откуда взялся окутывающий ее «сказочного витязя» сладкий ягодный запах. Вестимо, последние пару дней он пил токмо сей вкуснейший напиток.

– Так как прошел осмотр? – и не думала сдерживать своего любопытства княжна. – Федор Никитич оказался достоин звания воспитанника Авиценны?

– Он проявил себя достойно званию ближайшего царского родича! – пряча довольную улыбку, покосилась на хозяина пира Ксения.

– Кто это тут еще ближайший царский родственник?! – Даже во хмелю глава рода князей Шуйских не мог не возмутиться подобным намеком. – Ты, что ли, Федор Никитич? А я тогда кто?

– Не забывай, Василий Иванович, что я все-таки двоюродный брат государя, да продлят боги его годы и даруют детей поболее! – поднял кубок хозяин дома.

– Долгие лета государю нашему Федору Ивановичу! – согласился князь Шуйский и чокнулся с боярским сыном Захарьиным. – Однако же не забывай, друг мой, что брат ты царю по женской линии, всего лишь по женской! А кто же баб в делах династических считает?

– А отчего и не счесть, коли всех нас в сей мир женщины приносят? – пожал плечами хозяин дома. – Разве сыновья от разных отцов, из одного лона вышедшие, братьями кровными не являются?

– Братьями, оно да, – согласился князь, – да токмо права наследные у них разные! Вот посмотри на меня, Федор Никитич. Наш род с государевым три века назад разделился. Однако же и мне, и братьям моим, равно как и князю Мстиславскому жениться царем воспрещено! А почему? Да потому, что сыновья наши, буде раньше царских они родятся, прав на трон будут иметь поболее, нежели сын государя! Вот оно какое, родство отцовское, мужское! Ты же государю, считай, что ближняя кровиночка, брат двоюродный. Но… – вскинул Василий Иванович украшенный перстнем с изумрудом палец, – но брат ты по его матери. И что, есть тебе хоть какие запреты на женитьбу? Нету ничего! Ибо женской линии никто не считает!

– Но все-таки я государю брат! – тоже вскинул палец Федор Никитич. – Ближайший родственник!

– Ты токмо не сердись, друг мой! Ты же знаешь, как я тебя люблю! – Князь Шуйский, отодвинув зеленоглазую княжну, полез к хозяину обниматься, хотя из кресла это и оказалось крайне неудобно. – Обижать тебя я и в мыслях не имею! Родство родством, а дружба дружбой! Я ведь тебя в обиде не заподозрил, когда ты меня под стол загнать возжелал?

– Это когда, дружище?! – не понял хозяин дома.

– А когда мы об заклад бились, чей туркестанец резвее! – напомнил князь. – И ведь предлагал я тебе, предлагал на сто рублей спорить! Ан ты сам настоял проигравшему под столом кукарекать за-ради общего веселья!

– Так кто победил, кто первым вернулся? – заинтересовались ближние бояре, слышавшие их разговор.

– А и верно, кто, Федор Никитич? – злорадно ухмыльнулся Василий Иванович и сделал большой глоток из своего кубка.

Боярский сын Захарьин тяжко вздохнул, оглянулся на свою гостью, словно это она была виновна в его поражении, после чего с кряхтением полез вниз. Вскоре из-под бархатной скатерти послышалось тоскливое:

– Кукареку! Кукареку! Кукареку!

Ксении стало не по себе. Спор спором, дружба дружбой, пьянка пьянкой, но ведь позорище-то какое, боярину знатному под столом кукарекать!

Несколько мгновений она колебалась, а затем, прихватив со стола миску с жареными пескариками и вновь наполненную слугами чашу, тоже спустилась вниз, заползла под бархат.

– Ты чего тут делаешь? – удивился боярский сын Захарьин.

– Коли хозяин под столом сидит, то и гостям место там же, – невозмутимо ответила женщина. Кинула в рот несколько хрустящих рыбешек, запила вином, протянула кубок Федору Никитичу: – Будешь?

– Конечно, – согласился боярин, отставил чашу в сторону, опрокинул гостью себе на колено и жарко поцеловал в самые губы. Ксения закинула руки ему за шею, привлекла ближе и ответила столь же страстно.

– Чем вы там занимаетесь, охальники? – внезапно забеспокоилась княжна. – Нечто места другого для баловства в доме нету?!

– Чем-чем… Кукарекаем! – задорно ответила Ксения. – Нечто завидно?

Спутница князя Шуйского зашевелилась, стол вздрогнул, но тут же послышался решительный голос самого Василия Ивановича:

– Не полезу!

Ксения и Федор допили вино, еще пару раз крепко поцеловались, после чего, раскрасневшиеся и веселые, выбрались обратно в кресла. Глядючи на них, Василий Иванович громко хмыкнул, приподнял свой кубок, как бы приветствуя, и вдруг спросил:

– Федор Никитич, я тут все вспомнить пытаюсь, а с чего у нас с тобой вдруг спор о престолонаследии затеялся? Вроде как нам с тобой делить там совершенно нечего!

– Истинный царь любые ушибы своим прикосновением исцелить способен, – вместо хозяина дома пояснила его гостья. – Стало быть, тот, кто почти царь, сие должен с двух прикосновений творить.

– А-а, – повеселел князь Шуйский. – Так это ко мне! Ныне я по всем раскладам первый престолу наследник!

– Вот как? – Ксения выпрямила спину, медленно провела ладонями по груди, по животу, по бокам и бедрам, демонстрируя каждый изгиб ладного тела… и мотнула головой: – Благодарствую, княже! Но ныне ничего не болит!

И она наклонилась к своему витязю, крепко поцеловав в сладкие ароматные губы.

Княжна Елена довольно расхохоталась, запустила пальцы князю в бороду и хорошенько потрясла:

– Что, кобель похотливый, получил от ворот поворот?!

Федор Никитич довольно улыбнулся, сделал пару глотков из своей чаши и покачал головой:

– Не верь, Ксюша, мой верный друг зело лукавит. Он ныне совсем не первый. Первым в споре, ежели что случится, упаси нас небеса от такой беды и дай бог здоровья государю, станет отнюдь не Василий Иванович, и даже не я. Первым наследником будет Угличский князь Дмитрий Иванович.

– Ах да, да, – болезненно поморщился князь Шуйский. – Наш маленький Дмитрий, младший сын Ивана Васильевича. Я совсем про него забыл…

По странному совпадению, в эти же самые минуты в роскошных княжеских хоромах, что возвышались на самом берегу Волги в древнем городе Угличе, почти о том же самом беседовали боярин Андрей Клешин, окольничий государя Федора Ивановича, и княгиня Мария Нагая, нестарая еще вдова государя Ивана Васильевича. Они сидели в скромной светелке размером всего пять на пять шагов, с единственным, зато слюдяным, прозрачным окном. На падающем из оного светлом пятне стоял небольшой столик, с трудом вмещавший на себе два блюда с расстегаями – один с клюквой, другой с рыбой; вместительную глиняную крынку и два серебряных кубка с самоцветами.