Полина Федорова - Дороже титулов и злата Страница 4

Однажды обидевшись на некого джентльмена, князь Голицын задумал устроить для него незабываемый день. Едва занялся рассвет, у дома сего несчастного с криками «Чистим трубы!» собралась целая толпа трубочистов, которые утверждали, что получили заказ на чистку труб именно по этому адресу. Затем подкатило несколько тяжелых подвод с углем, между ними стали сновать кондитеры в белоснежных фартуках с огромными свадебными тортами, спустя некоторое время к ним присоединились портные, сапожники, обойщики и даже ломовые извозчики с бочками имбирного пива. В полдень появились торговцы рыбой и мясники, адвокаты и хирурги, священники и живописцы, и все в один голос утверждали, что они получили те или иные заказы от хозяина дома. Всеобщее смятение и ажиотаж усугубился появлением лорд-мэра собственной персоной, в роскошной карете, на запятках которой красовались лакеи в шелковых чулках, шляпах с плюмажами и париках. День победно завершился появлением особы королевской крови — герцога Глостерского, получившего письмо от некой умирающей старушки, бывшей фрейлины его матери, желавшей перед кончиной конфиденциально поведать герцогу важнейшую семейную тайну. И жила эта старушка, естественно, по данному адресу.

Дело получилось настолько громкое, что было возбуждено специальное расследование, а посему князь Голицын счел за благо вернуться в родные палестины. Домой он привез невероятное количество жилетов, до которых оказался большой охотник, сто четыре способа завязывать галстух, элегантную стрижку в романтическом стиле a la Titus [1] и неизменно насмешливое, чуть скучающее выражение лица.

В этот момент и появилась на его горизонте блистательная Александрин Татищева. Увидев впервые ее огромные зеленые глаза и золотые кудри, он страстно возжелал заполучить эту девушку. Особо чувство сие подогревали в нем препятствия, одно за другим возникавшие на пути: он почти разорен, она богата, он свободен, она просватана, в конце концов, ему только двадцать, а Александрин была несколькими годами старше, что не могло не вызывать косые взгляды в обществе. И все же Антоан добился своего — свадьба состоялась, последовал головокружительный медовый месяц, а потом… что-то случилось. Сейчас он мог бы дать много разных ответов на вопрос — почему этот брак, начавшийся со страстного влечения, кончился прахом: к примеру, то что оба они были молоды и не опытны в совместной жизни, что были избалованны, привыкли получать все, что только пожелают, что не захотели услышать друг друга, научиться прощать промахи и обиды, поступившись собственными амбициями и желаниями, наконец, отсутствие такта и терпения и еще… у них не было детей. Через два года совместной жизни они едва терпели друг друга, а через пять он поставил ее на кон, играя в штосс с малоприятным ему человеком по фамилии Тауберг в доме небезызвестного карточного искусника Огонь-Догановского.

3

На свежем искрящемся снегу они стояли друг против друга: стройный изящный Голицын и белокурый армейский майор с остзейской фамилией Тауберг. Лезвия шпаг, воткнутых в снег и отмечающих барьер в восемь шагов, отражали бледные солнечные лучи, тускло поблескивали стволы дуэльных «Лепажей» в руках поединщиков. Неподалеку, возле саней переминался с ноги на ногу худой сутуловатый доктор с лекарским саквояжем в руках.

— Не желаете ли примирения, господа? — спросил один из секундантов.

— Нет, — почти одновременно ответили Антоан и Тауберг.

— Что ж, тогда… сходитесь!

Князь направился навстречу противнику. Поскольку нанесенная ему обида квалифицировалась как первостепенная, право первого выстрела принадлежало ему.

Шаг, второй. Голицын поднял свой «Лепаж», целясь обидчику в живот. Сейчас он отпустит курок, пуля продырявит ненавистного майора, и все будет кончено. Ранения в живот, по обыкновению, смертельны. Почему же майор не поворачивается боком? Не закрывается пистолетом. Ведь он же не желает собственной смерти?

Еще шаг, еще. А он, князь Голицын, гедеминович, он желает смерти? Пожалуй, нет. Впрочем, было бы не так уж и плохо пасть на поединке. На поле брани, так сказать. Славная такая смерть, которая разом решит все его проблемы. Были — и нет…

Однако пора стрелять. Куда? В ноги или живот? Или просто промазать? Пальнуть, так сказать, в белый свет? Нет, все же, майор — враг, причина его злоключений. А если он убьет Тауберга? Жизнь станет благостнее? Нет, уж лучше в ноги. Но тогда майор убьет его. Он-то не будет сомневаться, влупит пулю в лоб, и адью, мосье Голицын. По глазам видно, что так и сделает, скотина. А-а, будь что будет…

— Прекратить! — властно пронеслось над поляной, и Голицын от неожиданности едва не спустил курок. — Прекратить немедля, так вас растак! Эт-то что такое? Стреляться удумали, песьи дети?! — влетел на поляну дородный генерал-адъютант на вороном коне, сбивая воткнутые в снег шпаги. — В крепость вас, в острог, в Сибирь! За ноги повесить, как бывало при Петре Великом! Чтоб не повадно было. А ну, следовать за мной! И вы, господин статский, — свирепо глянул на Голицына генерал, — тоже. Закон для всех един!

Поединщики нехотя опустили пистолеты. Перечить всаднику, в коем узнали самого сиятельного князя Ромодановского, было себе дороже.

В старом здании гауптвахты в Конногвардейском переулке, несмотря на угрозы свирепого князя, обещавшего, как минимум, трехмесячное сидение в одиночных камерах без посетителей и прогулок, Антоану пришлось пробыть всего-то до восьми часов пополудни. В оное время дверь его камеры, заскрипев запорами, открылась, и тусклый голос надзирателя безразлично произнес:

— Следуйте за мной.

В караульне, куда следом за Голицыным привели Тауберга и секундантов, восседал за столом грозный князь Ромодановский. Он жестко посмотрел из-под сдвинутых бровей на вошедших и произнес раздраженно и сухо:

— Стыдитесь, господа. Проливать кровь свою и чужую следует на полях сражений с врагами Отечества, а не из-за бабьих юбок.

Генерал сделал паузу, во время которой пристально посмотрел в лицо каждого из присутствующих.

— Вам непозволительно повезло, — с явным сожалением, наконец, продолжил он. — Его императорское величество милостиво повелел оставить ваши проступки без последствий, высказав только свое высочайшее неудовольствие. Вы свободны, господа. Рекомендую впредь не нарушать закон, иначе наказание последует незамедлительно.

Ромодановский встал, надел на голову треуголку с пышным султаном, подставил плечи под незамедлительно накинутую шинель и вышел. Вслед за ним покинули караульню остальные фигуранты прерванной дуэли.