Лиз Карлайл - Невеста в алом Страница 4

— Какое же? — Лорд Лейзонби, грубый широкоплечий мужчина, откинулся на стуле, расставил свои обутые в ботинки ноги пошире и начал рассеянно крутить бокал, стоящий на поцарапанном дубовом столе. — Хранители в Париже не могут поспевать за своими расходами?

Дюпон ощетинился.

— Как вы знаете, в нашей стране царит беспорядок, — лязгнул он зубами. — Наш король в настоящее время проживает здесь — в полном изгнании, и даже в наше время мы с трудом можем удерживать чернь от того, чтобы они не выкатили проклятую гильотину снова. Да, милорд Лейзонби. Мы не всегда можем поспевать за своими расходами. На самом деле мы часто боимся за свои головы.

Рутвейн провел темной рукой с длинными пальцами по столу.

— Довольно! — скомандовал он. — Будем вести себя, как цивилизованные люди. Дюпон, расскажите нам, что произошло. И постарайтесь изложить покороче. У нас не так много времени.

— Да, у тебя ведь, мой друг, через несколько дней свадьба, — сухо заметил Лейзонби. — А после этого ты отправишься домой в Калькутту. Думаю, мы с Бессеттом догадываемся, на кого будет возложена эта задача.

— Именно. — Голос Рутвейна стал напряженным. — Теперь скажите, как зовут этого ребенка и насколько сильна ваша уверенность, что он является Даром?

— Ребенка зовут Жизель Моро. Что касается другого, мы достаточно уверены, чтобы бояться за нее. Дар обладает силой из-за отцовской крови. Ее мать, Шарлотта, — англичанка.

— Англичанка? — резко спросил Рутвейн. — Какого она происхождения?

— Обедневшие дворяне около Колчестера, — ответил француз. — Они нашли деньги, чтобы отправить ее в школу в Париж, и она отблагодарила их тем, что влюбилась в скромного клерка при королевском дворе — незаконнорожденного племянника виконта де Лезанна. С тех пор она мало общалась со своей семьей.

— Они отреклись от нее?

— Кажется, так.

— Лезанн? — Лорд Бессетт обменялся тревожными взглядами с мистером Сазерлендом. — Я слышал это имя. Оно часто звучит в судебной хронике, не так ли?

Дюпон кивнул.

— Пока что беды обходят его стороной, его ни в чем не обвиняли, — сказал он с горечью. — Он умный дьявол, наш Лезанн. Пережил падение Луи-Филиппа, теперь внушил к себе любовь бонапартистов, даже несмотря на то, что все шепчут, что на самом деле он — сторонник свергнутого режима.

— А что вы думаете на этот счет? — спросил Бессетт.

Француз пожал плечами:

— Я думаю, что он — таракан, а тараканы всегда выживают. В общем-то мне наплевать на его дела. Но он взял эту англичанку под свое крыло, чтобы использовать ее ребенка, а вот это для меня очень важно. И теперь он отправил их в Брюссель, где служит эмиссаром при дворе короля Леопольда.

Руки Бессетта невольно сжались в кулаки.

— Из одной страны с политической неопределенностью в другую, — пробормотал он. — Мне не нравится, как это звучит. Дюпон, именно этого мы и хотели избежать во имя объединения нашего Братства.

— Я понимаю, но это — Франция, о которой мы говорим, — сказал Дюпон спокойно. — Никто никому не доверяет. Наша организация в Париже — пока мы еще существуем — связана по рукам. Лезанн не блещет отзывчивостью. Если он взял этого ребенка, то это было сделано ради его собственных интересов. Именно поэтому меня и послали сюда. Вы должны вернуть ребенка.

— Конечно, мы хотим помочь, — мягко сказал Сазерленд. — Но почему именно мы?

— Как я сказал, мать — англичанка, — ответил Дюпон. — Ваша королева желает, чтобы ее подданные за границей находились под защитой, не так ли? Полагаю, у вас есть право на это.

— Не знаю, что и сказать, — осторожно заметил Рутвейн.

Француз высокомерно приподнял бровь.

— Мы знаем, кто вы, лорд Рутвейн, — сказал он. — Наслышаны и о вашей работе в Индостане. Вы пользуетесь благосклонным вниманием вашей королевы и ее покровительством. Король бельгийцев — ее любимый дядя. Вы что, действительно собираетесь наказать Галльскую конфедерацию только потому, что мы остаемся верны себе? Единственное, о чем мы просим, — воспользоваться вашим влиянием, чтобы вырвать наш Дар из рук дьявола. Чтобы этот негодяй не занимался ее воспитанием и не использовал в гнусных целях.

— Ну разумеется. — Голос Рутвейна стал напряженным. — Никто из нас не хочет этого.

— Но что с мужем этой женщины? — спросил Бессетт.

На мгновение Дюпон крепко сжал свои деформированные губы.

— Моро мертв, — наконец ответил он. — Убит спустя две недели после отречения короля. Однажды поздно ночью он был вызван в свой кабинет рядом с дворцом — кем, мы не знаем, — но, так или иначе, шторы загорелись. Ужасная трагедия. Никто не верит в то, что это был несчастный случай.

Лорд Рутвейн застыл.

— Покойник был Хранителем?

— Да, — раздался шепот. — Человек, обладающий небольшим Даром, но добрым сердцем и большой отвагой. Нам всем очень его не хватает.

— Он был близок со своим дядей?

Дюпон горько улыбнулся.

— Дядя едва признавал его, — сказал он. — Пока при дворе не появились слухи о таланте Жизели.

— Боже мой, об этом стало известно? — воскликнул Бессетт.

Француз глубоко вздохнул.

— Как это будет по-английски? — пробормотал он. — Устами младенца? Малышка Жизель предсказала отречение Луи-Филиппа — сболтнула это очень наивно, но, увы, очень публично, перед половиной его придворных.

— Боже мой! — Мистер Сазерленд схватился за голову. — Как же такое могло случиться?

— На королевском пикнике в Гранд-парке, — ответил француз. — Был приглашен весь королевский двор с семьями — точнее, всем приказали явиться. Конечно, король вышел на несколько минут пообщаться с массами — положение обязывает. Прискорбно, что он направился прямо к мадам Моро и решил поговорить с Жизель, взяв ее рукой за подбородок. Он смотрел ей прямо в глаза и не отводил взгляда.

Бессетт и Рутвейн застонали в унисон.

— Дальше — хуже, — сказал Дюпон, теперь слова так и лились из него. — Он спросил, почему у нее такие грустные глаза в такой прекрасный день. Когда она не ответила, он поддразнил ее, сказав, что она обязана говорить, когда ей приказывает сам король. И малышка Жизель поняла его буквально и предрекла не только падение Июльской монархии, но, продолжив, сказала, что его отречение от престола будет сопровождаться второй ужасной потерей — смертью его дочери, Луизы-Марии.

— Боже, королевы бельгийцев?

— Да, прошел слух, что Луи-Филипп занимался этим, — сказал Дюпон. — Он хотел, чтобы его дочь стала королевой Бельгии в обмен на принятие Францией независимости Бельгии.

— Я думал, что это только слухи, — заметил Рутвейн.