Эльза Вернер - У алтаря Страница 40

— Графиня не переживет смерти сына, — высказал свое мнение лакей. — Горничная и доктор говорят, что она не успевает прийти в себя от одного обморока, как сейчас же опять теряет сознание.

— Я предпочел бы иметь дело с обмороками графини, чем смотреть на лицо моего господина, — отозвался пожилой камердинер старого графа. — Если б вы видели его, когда священник из села Р. вошел к нему и сообщил о смерти молодого графа!.. А сегодня, когда он вернулся с телом сына, Господи, что за лицо было у него! Точно он перенес все муки ада! Я не решался приблизиться к нему.

— Да, эта история глубоко задела и нашего настоятеля, — вмешался в разговор выездной лакей настоятеля монастыря, ждавший в людской, когда его высокопреподобие поедет обратно. — Вы знаете, какое лицо у настоятеля: оно точно отлито из стали, можно подумать, что ничего и никогда не заставит его изменить выражение. Действительно, настоятель был спокоен даже в ту минуту, когда к нему вошел отец Клеменс со страшной вестью. Он сидел в то время за столом с другими монахами и сейчас же догадался, что произошло несчастье, но принял вестника печали так же хладнокровно, как и всех других. Только тогда, когда отец Клеменс произнес слова: «Граф Оттфрид…» — его высокопреподобие вскочил с места с перекошенным лицом и закричал: «Это неправда, этого не может быть!». Клянусь святым Бенедиктом, я никогда в жизни не забуду его крика!

Внизу прислуга обменивалась впечатлениями, а в верхнем этаже замка царила удручающая тишина. Графиня, окруженная врачами и прислугой, лежала в своей комнате; граф сидел в кабинете с братом, который приехал из монастыря, как только узнал о несчастье, постигшем их семью.

Да, страшное событие не прошло бесследно и для прелата, отразившись на нем даже сильнее, чем можно было ожидать. Казалось, он собрал всю силу воли, чтобы сохранить спокойствие, однако это плохо удавалось ему; но он все-таки держался на ногах, тогда как граф был совершенно разбит и беспомощно сидел в глубоком кресле, закрыв лицо руками.

— Приди в себя, Оттфрид, — произнес настоятель, положив руку на плечо графа, — не поддавайся так горю, обрушившемуся на тебя. Необходимо сохранить разум.

Граф опустил руки и простонал:

— Зачем я оставил его одного, послушался его уговоров? Оттфрид хотел непременно еще остаться в Р., хотя раньше ни за что не соглашался ехать со мной в горы. Я почти насильно заставил его сопровождать меня. Сам погубил его!

— Ты мучишь себя из-за каких-то фантазий, — возразил прелат, делая нетерпеливое движение рукой. — Разве ты мог предвидеть то, что случилось? Мы можем отвечать лишь за то, что совершилось по нашей воле; слепой случай, не входивший ни в наши планы, ни в расчеты, никоим образом не может быть поставлен нам в вину.

Прелат проговорил это так убедительно, точно хотел успокоить не только графа, но и самого себя.

— Не в этом дело, — воскликнул граф Ранек, вскакивая с места. — Смерть сына я бы еще мог перенести, но существует одно обстоятельство, которого ты не знаешь и которое сводит меня с ума.

Прелат не понял слов брата и с удивлением взглянул на него. Желая дать его мыслям другое направление, он заговорил с ним об отце Бенедикте, так как знал, что эта тема представит для графа наибольший интерес.

— Ты видел Бруно? — спросил он. — Я слышал, что он первый заметил погибшего Оттфрида и созвал местных жителей на помощь.

Прошло много времени, прежде чем граф ответил на этот вопрос.

— Я видел его только в течение нескольких минут, — проговорил он. — Бруно был очень смущен и бледен, как смерть. Я с сердечным трепетом ждал от него участливого взгляда, слова сочувствия, но он стоял предо мной молча, потупившись. Почему он избегал моего взгляда? Он держал себя, как преступник.

— Вздор! — возразил прелат. — Бруно не мог ничего иметь против твоего сына, ведь они почти не знали друг друга!

— Между ними была страшная вражда, — глухим голосом пробормотал граф. — Однажды мне пришлось вырвать из рук Оттфрида заряженное ружье, а у Бруно отнять нож. Теперь между ними, очевидно, снова возникла ссора; оружия не было ни у одного, ни у другого, но Бруно был сильнее — и вот результат. Боже, неужели все произошло так, как я предполагаю?

Граф снова закрыл лицо руками, он весь дрожал, представляя себе страшную картину. Настоятель побледнел, как будто вдруг тоже очутился на краю пропасти.

— Это невозможно! — воскликнул он. — Это было бы еще ужаснее, чем…

— Чем что? — спросил граф.

— Нет, ничего! — Настоятель никак не мог овладеть своим голосом, и тот выдавал его волнение. — Я постараюсь осветить эту темную историю, — продолжал он. — Сегодня Бенедикт должен вернуться в монастырь, думаю, он даже уже там. Я, как его настоятель, имею право потребовать от него полной исповеди.

Граф взглянул на брата, и, несмотря на всю растерянность, в его взгляде промелькнуло выражение прежней тревоги за Бруно и глубокой нежности к нему.

— Пощади его, — прошептал он, — пощади его, а также и меня!.. Если узнаешь что-нибудь ужасное, не говори мне ничего. Я теряю последний остаток сил.

— Я пролью свет на все темное в нашем общем несчастье, — успокаивающим тоном проговорил прелат, положив руку на плечо брата, — и все, что узнаю, перенесу один, не взваливая ничего на тебя. Теперь постарайся успокоиться и пойди к жене. Ты должен быть возле нее в минуты скорби, как бы вы ни были далеки и чужды друг другу. Нельзя оставлять ее одну в несчастье.

Не давая себе отчета в том, что он делает, граф прошел в апартаменты жены, а через несколько минут уехал и настоятель.

Наступил вечер. В монастыре можно было наблюдать тревожную суету, которая всегда возникает, когда происходят неожиданные события. Прелат был в таком близком родстве с графом Ранеком, что несчастье в семье последнего не могло не вызвать волнения среди монастырской братии. Еще вчера, когда отец Клеменс явился в монастырь с печальной вестью, монахи окружили его тесным кольцом и засыпали вопросами. Он не мог удовлетворить общее любопытство и вскоре после приезда отправился вместе с граф обратно в Р. Монахи с нетерпением ждали возвращения отца Бенедикта, надеясь от него узнать подробности несчастья, но их надежды не оправдались. Едва переступив порог монастыря, отец Бенедикт пожелал видеть настоятеля. Так как прелат еще не возвратился от графа, монахи начали расспрашивать его о происшедших событиях. Стремясь избежать лишних разговоров, монах поспешил пройти в квартиру настоятеля и там ждал его возвращения. Вскоре приехал прелат и прежде всего спросил, здесь ли отец Бенедикт.

— Его высокопреподобие приказал никого не пускать к нему и собственноручно запер двери обеих комнат, прилегающих к кабинету! — таинственно сообщил монахам камердинер настоятеля.