Елена Езерская - Бедная Настя. Книга 7. Как Феникс из пепла Страница 40

Анне сделалось страшно, и она ускорила бег. Но далеко Анна не ушла — вдруг из-за кустов на нее выскочил какой-то человек и, схватив в охапку, быстро подтащил к стоявшей на опушке коляске с крытым верхом.

— Никита?! — обомлела Анна, едва только они тронулись с места, рассмотрев своего «похитителя». — Откуда ты здесь? Как узнал?

— Да чего я мог знать? — махнул рукой светившийся от радости Никита. — Меня, когда вернулись, Наталья Александровна за супостатом, следить отправила. Вот я и приехал, на опушке встал, да собрался лесом к имению пробраться. Гляжу, — ты! А мы уж и не чаяли, с ног сбились, пока искали…

— Наташа? Княжна Репнина? — удивилась Анна. — А она как в этом замешана?

— Она у нас и есть главный замешиватель, — довольный произведенным эффектом, сказал Никита. — Я тебе дорогою сейчас все по порядку расскажу…

Нетрудно было предположить, что поначалу Сычиха не примет рассказа Дарьи Фильшиной. И Никита даже махнул было рукой — только зазря в этакую даль версты мотали, но Фильшина удержала его — подождем, с горем любому надо переночевать. Они вернулись на знакомую уже почтовую станцию, где смотритель отвел для них комнаты — место это было глухое, проезжих останавливалось мало, а те, что появлялись, торопились сменить лошадей, да и двигаться дальше по тракту.

Никиту эта задержка в пути всего перекручивала — он уже в отчаянии и кулаком по столу стучал и поругивал Сычиху в сердцах, но Фильшина его успокаивала — праведному человеку ложью не утешиться, одумается сестра Феодосия и придет к ним. Так-то оно так, кивал ей Никита, но уж больно для матери соблазн велик: как с такой сказкой расстаться, что ребенок ее жив-здоров и в правах обретается, ведь каждый только надеждою и живет, а отними ее, развенчай, что тогда? Правы вы, вздыхала Фильшина, истину и открывать тяжело, а знать — и того больнее, но, поверьте, для любой матери неизвестность и обман страшнее, чем услышать, что душа дитя ее к небесам вознеслась, а не бродит по земле неупокоенной и неприкаянной, без имени своего и места последнего приюта. Да лишь бы она захотела этого, переживал Никита, я бы вас вмиг в Горы доставил, отвели бы вы Сычиху на могилку, глядишь, и глаза у нее открылись бы, а сердце обмякло.

Так, однако, и случилось: на четвертый день Сычиха самоходом из монастыря пришла и сказала — отведите меня к нему. А из Гор они уже вместе в Петербург приехали, и Сычиха объявила, что пойдет с Фильшиной к прокурору и новое признание даст. Адвокат Саввинов в том должен был им содействовать — Викентий Арсеньевич от новостей таких и вовсе стушевался: все корил себя, что проглядел подлог, и чужим людям доверился. Но его-то чего винить, качал головою Никита, эти вороги стольких персон обманули — и в уезде, и в столице, «барона»-то многие у себя уже принять успели, почет оказали, в свой круг ввели.

Никита был так счастлив, что Анну домой вез. Говорил всю дорогу без умолку да посмеивался: особняк на Итальянской весь гостями переполнился — князь Репнин от такого Содому к давнему приятелю в Александровку подался, сказал — поохотиться, только какая же летом охота? Понятное дело, что сбежал, а княгиня Зинаида Гавриловна все с Натальей Александровной споры ведут, кто в доме за главного. Но с княжной никому делиться не резон — любого переговорит и на свою сторону перетянет. Ох, и смелая же она, признал Никита, впрямь как ты, Аннушка, жаль только, что повод для ее энтузиазму невеселый. Но Наталья Александровна такую кипучую деятельность развила, что и мужик позавидует — о-го-го!

По словам Никиты, пока он в Северск да в Горы ездил, Наташа несчастную, что за Анну приняли, в больницу вернула. А встретивший ее врач страшно удивился — когда, мол, успели, ведь только утром мы ее пропажу обнаружили. Они там между собой решили, что сбежавшей другая сумасшедшая помогала, потому как нашли в комнате «Веры» княгиню Долгорукую — она совсем обеспамятела, потому как разбил ее паралич. Рядом с Марьей Алексеевной на полу ключ нашли от черного хода — наверное, она его потихоньку у санитара из кармана вытащила, да одна бежать побоялась, вот компаньонку себе и нашла, а дело до конца довести не успела — стукнуло ее, сильно стукнуло, врач сказал — окончательно. Наташа потом просила дозволения на княгиню посмотреть и ужаснулась: лицо у Марьи Алексеевны было жутко перекошено, глаза как и не видят вовсе — пустые, бесцветные и по-разному смотрят. И говорить княгиня уже не может, только икает или мычит грозно, словно пугает кого, но ее проклятий не разберешь — нераздельные слова у нее получаются. Врач, конечно, Наталье Александровне благодарность сказал за помощь, что больную вернула, но так, похоже, и не поверил, что у них все это время в палате другая женщина лежала. Говорит, привез ее человек уважаемый, у него здесь и сын лежал, но потом излечился и даже еще служить оставался — больным помогал. А с Верой этой у него и вовсе дружба была, неразлучными ходили.

Княжна, кивнул Никита, ободряюще поглядывавший время от времени на Анну, проверяя, не посмурнела ли от дороги и быстрой езды, не поленилась, все про того человека порасспросила, а когда Лизе дома пересказала, то ни у кого уже и сомнения не осталось — Забалуев это, окаянный Андрей Платонович собственной персоной и во всей своей «красе» злодейской. Так что теперь про него и самозванца уже нам все ясно, вот только Татьяна пока попусту на Литейном кофеи распивает — не удалось ей застать пока супостата, как сквозь землю провалился. Чует, поди, что облава на него вышла, вот затаился и прячется. Хотя, может, и сбежал уже — понял, что сорвалась его афера.

— Андрея Платоновича так просто на испуг не возьмешь, — промолвила Анна. — Тем более что о нашем главном козыре ему еще неизвестно. Он, наверное, думает — раз книгу приходскую уничтожил да копию у убиенного Каблукова отнял, значит, нет у нас других доказательств. А у него — и крестик от Сычихи, и письмо от приемных родителей.

— Чем же нам его пронять-то тогда? — растерялся Никита и с досадою взнуздал лошадок поводьями…

— Я так думаю — надо нам семью Забалуева разыскать, — сказала Анна, когда утихли первые восторги по поводу ее возвращения, и она, еще раз крепко обняв прослезившуюся Лизу, присела рядом с нею на край постели, в то время как сияющая от счастья Наташа устроилась в ногах сильно ослабевшей за эти дни Лизы, а Варвара с Татьяной — вокруг, как на часах. Никита же встал у двери, чтобы обеспечивать секретность их собрания. Молчаливая и смиренная Сычиха вместе с печальной Фильшиной сидели поодаль у окна и держались за руки, точно ища друг в друге поддержки.

В первые минуты после возвращения Анны Сычиха даже опускала глаза, боясь встретиться с нею взглядом, — она ожидала упреков и указаний: вот, не поверила, а я говорила тебе… Но Анна лишь трогательно обняла ее и тихо сказала: мы одолеем эту беду, обещаю вам. И теперь Сычиха, устранившись от любых разговоров на эту тему, терпеливо ожидала развязки: все последние слезы она выплакала на могиле сына, куда привела ее Дарья Фильшина, а в радость для нее могло быть только скорейшее восстановление справедливости, да и то пошло бы ей в зачет лишь как искупление греха гордыни, не позволившего Сычихе вовремя разглядеть и разгадать обман, затеянный Забалуевым.

Репнина-старшая в том не участвовала — она еще с утра отправилась внука присмотреть. Суета в доме, так напоминавшая ей ажиотаж военного лагеря (Зинаида Гавриловна как-то по молодости приезжала навещать супруга в полк, стоявший близ Царского Села летним лагерем, и тем визитом осталась недовольна — много шуму, много беготни и все какие-то совещания, совещания!), княгиню смущала, а в последние дни — даже стала раздражать. Но дочь умолила ее запастись терпением еще на несколько дней, и Зинаида Гавриловна сдалась — как, впрочем, это вынужденно сделал бы любой, попавший под руку деятельной Репниной-младшей.

— Для чего? — удивилась Лиза. — Мне кажется, нам не стоит привлекать к себе лишнего внимания.

— А вот мне кажется, я догадалась, чего вы хотите, Анастасия, — не без иронии улыбнулась Наташа. — Вы думаете, там Забалуев прячет доказательства, которые помогут нам окончательно разоблачить его и этого «барона»?

— Главное и единственно неотразимое и неоспоримое доказательство — сам «барон», — покачала головою Анна. — Но, боюсь, этот несчастный молодой человек настолько сильно поверил в то, что является внебрачным сыном Ивана Ивановича, что нам вряд ли легко удастся заставить его разувериться в этом.

— Но, если он действительно болен, — тут же предложила Наташа, — нам будет достаточно доказать его невменяемость. Из того, что рассказал мне врач из «тихого дома» и отец девушки, которую Забалуев хотел выдать за Анастасию, понятно — именно он и есть тот загадочный жених Митя, который и сам был пациентом в Песчанке. Полагаю, мы можем привлечь в качестве свидетелей и врача, и того старика-чиновника.