Джудит Макнот - Нечто чудесное Страница 40

Силясь сдержать слезы, которых старуха, несомненно, не одобрила бы, Александра отважилась задать вопрос, ответ на который так боялась услышать:

– Каковы шансы найти его?.. – Голос девушки замер. Она не смогла заставить себя выговорить слово «живым».

– Я… – Министр поколебался. – Я не знаю. По его виду было понятно, что шансы не особенно велики, и непослушные слезы все-таки затуманили глаза Александры. Она поскорее опустила голову и прижалась щекой К мягкой шерстке Генри, стараясь сглотнуть болезненный ком, сдавивший горло.

Еще четыре бесконечных дня Александра прожила в одном доме с герцогиней, упорно обращавшейся с ней так, словно она была невидимкой, и отказывавшейся разговаривать и даже смотреть на девушку. На пятый день, стоя у окна спальни, Александра увидела выходившего из дома сэра Джорджа. Слишком взволнованная, чтобы выждать хотя бы минуту, она ринулась в гостиную, где обычно проводила время старая дама.

– Я видела, как уезжал министр! Что он сказал?! Герцогиня, явно недовольная бесцеремонным вторжением Александры, чуть свела брови.

– Визиты сэра Джорджа вас не касаются, – сдержанно ответила старуха и отвернулась, без слов давая понять, что приход молодой герцогини неуместен.

Однако эта грубость оказалась последней каплей, переполнившей чашу терпения Алекс. Стиснув кулаки и дрожа от ярости и бессильного отчаяния, девушка объявила:

– Несмотря на все, что вы думаете обо мне, я не безмозглая пустышка, мадам, и для меня важнее мужа нет никого в жизни. Вы не можете, не должны ничего скрывать от меня!

Герцогиня по-прежнему продолжала взирать на нее в ледяном молчании, и гнев Александры сменился мольбами.

– Поверьте, будет гораздо милосерднее сказать правду, чем скрывать ее от меня. Я не могу вынести неизвестности. Пожалуйста, не мучьте меня. Я не опозорю вас истерикой… Когда умер отец и мама не хотела больше жить я в четырнадцать лет взяла на себя дом и хозяйство. А когда скончался дедушка, я…

– Никаких новостей! – рявкнула герцогиня. – Когда я что-то узнаю, то велю довести до вашего сведения. – Но прошло столько, времени! – выпалила Александра. Пылающий презрением, взгляд старухи пригвоздил ее к месту.

– Вижу, актриса вы весьма способная, невзирая на молодость! Однако перестаньте волноваться за свое благополучие. Между вашей заботливой маменькой и моим внуком был заключен брачный контракт, который позволит ей жить в роскоши до конца дней своих. Она получила столько денег, что вполне может поделиться с вами.

Александра оцепенела, раскрыв рот. Ей и в голову не приходило, что герцогиня решит, будто она беспокоится о своем будущем, а не о муже, который именно в эту минуту, возможно, лежит мертвый на дне Ла-Манша!

Онемев от ярости, Александра с трудом расслышала последние уничтожающие слова герцогини:

– Убирайтесь с глаз моих! Больше ни минуты не желаю выносить вашей ханжеской физиономии и притворной тревоги за жизнь моего внука! Вы едва знали его! Как он мог что-то для вас значить?

– Да как вы смеете? – вскрикнула наконец Александра. – Как смеете сидеть здесь и говорить мне все это? Вы… Вам не понять, что я испытываю к нему, потому что вы отроду лишены каких бы то ни было чувств! Но даже если это и не так, все равно вы слишком… слишком стары, чтобы помнить, что такое любовь!

Герцогиня медленно поднялась, угрожающе нависнув над Александрой, но девушка была близка к истерике, и ничто на свете не помешало бы ей продолжать бросаться бессмысленными обвинениями.

– Вы представить не можете, что такое для меня его улыбка и смех! И не знаете, что я переживаю, глядя в его глаза…

Громкое рыдание вырвалось из груди Александры, и слезы полились по бледным щекам.

– Мне не нужны его деньги… Я только хочу смотреть в его глаза и видеть, как он мне улыбается.

К ужасу девушки, колени ее внезапно подкосились, и она рухнула на пол у ног герцогини.

– Только бы увидеть его прекрасные глаза, – прерывисто всхлипнула она.

Герцогиня, казалось, чуть поколебалась, но все же гордо повернулась и вышла из комнаты, оставив Александру в одиночестве оплакивать боль потери.

Десять минут спустя в комнате появился Рамзи с серебряным чайным подносом.

– Ее светлость сказали, что вы ослабели от голода и нуждаетесь в подкреплении, – объявил он.

Александра все еще сидела на полу, закрыв лицо руками. Выслушав дворецкого, она с трудом подняла голову и смущенно вытерла слезы.

– Пожалуйста, унесите это. Меня раздражает запах еды. Однако Рамзи, неуклонно следуя приказам герцогини и не обращая внимания на протесты девушки, поставил поднос на стол и выпрямился. Впервые за все время, что Александра его знала, слуга выглядел растерянным и нерешительным.

– Поверьте, в мои намерения не входит распускать сплетни, – помолчав, сдержанно начал он, – но камеристка ее светлости сообщила, что ее светлость вот уже пятый день почти ничего в рот не берет. Горничная только сейчас принесла для леди Хоторн обед в малую столовую. Возможно, если бы вы предложили пообедать с ней, то смогли бы убедить ее светлость немного поесть.

– Эта женщина не нуждается в пище, – пробормотала Александра, неохотно вставая. – Она не похожа на простых смертных.

Холодное лицо Рамзи стало положительно каменным.

– Я прослужил у леди Хоторн сорок лет! Моя глубочайшая тревога за нее привела меня к ошибочному заключению, что вы тоже испытываете к ней некоторое сострадание, поскольку стали членом этой семьи. Прошу простить меня за неверное суждение.

Он принужденно поклонился и вышел, оставив совершенно сбитую с толку Александру терзаться угрызениями совести. Очевидно, Рамзи был предан герцогине, хотя девушка прекрасно знала отношение последней к слугам. В Роузмиде она дважды получила строгий выговор от герцогини за «сплетни со слугами», хотя Алекс всего лишь спросила у Рамзи, женат ли он, а у горничной – есть ли у той дети. Но герцогиня считала любые разговоры с прислугой непозволительной вольностью, попыткой обращаться с ними как с равными, а это, как запомнила Александра из уничтожающе-язвительной лекции герцогини, просто неприлично. Однако, несмотря на все это, Рамзи, очевидно, волнуется за герцогиню, а стало быть, в душе старухи царят не только гордость и высокомерие. Это предположение потянуло за собой другое, и Александра в изумлении уставилась на поднос, гадая, уж не хотела ли этим герцогиня показать, что предлагает перемирие? Еще пять минут назад она не выказывала ни малейшего интереса к тому, поела ли Александра. С другой стороны, поднос может служить недвусмысленным напоминанием Александре поскорее взять себя в руки.