Патриция Райан - Солнце и луна Страница 40

Он сунул под нос Клер свою искалеченную руку. Все перчатки для охотничьих птиц шились на левую, правая рука оставалась рабочей. Его правая ни на что не годилась, кроме ятагана.

– Вот незадача! – Клер поднялась и склонилась к самому уху Хью. – Ничего, я найду способ вонзить в вас когти!

Когда она шла прочь, длинный изумрудный шлейф платья, извиваясь, полз по траве, как хвост ящерицы.

Хью отвел взгляд, не чувствуя ничего, кроме отвращения, и сразу же увидел стоящих рядом Филиппу и Олдоса. Он тотчас представил их в постели, в интимной позе.

Интересно, с ним она снимает сорочку? Наверняка снимает, иначе Олдосу это покажется странным! Как он ее называет, лаская? Испытывает ли она удовольствие, когда он проникает в нее?

Было невыносимо думать, что Филиппа, раз за разом ложится в постель с этим фигляром, пусть даже и против желания. И что хуже всего, он сам толкнул ее на это! Впрочем, она могла бы выкрутиться, могла бы что-нибудь придумать! Ведь ей ума не занимать!

Впрочем, именно так она и собиралась поступить, а он высмеял ее, заверив, что это не сработает.

Хью с силой потер ладонями лицо, стараясь хоть отчасти разогнать дурман опьянения. Надо сохранять благоразумие и не забывать, что на самом деле он Филиппе не муж, что все это лишь комедия. Он не приобрел никаких прав на нее после того, как стал ее первым мужчиной. Она попросила об этом потому, что не хотела отдать свою невинность Олдосу. А еще раньше, на конюшне, она объяснила, что желает избавиться от этой досадной помехи и весь вопрос в том, с кем это случится. Очевидно, она сочла его более достойным, чем Олдос, – и на том спасибо.

«Ну и хорошо, что она спит с ним», – мрачно решил Хью. Если бы это не случилось, ему взбрело бы в голову невесть что: например, что она избегает близости с Юингом ради него. Он мог окончательно запутаться, привыкнуть к роли заботливого супруга и – не приведи Господь! – остаться в этом качестве навсегда! Однажды, семнадцать лет назад, он пожертвовал собой в угоду чужой прихоти, а, освободившись от власти отца, поклялся, что никогда никому больше не позволит помыкать им. Он решил, что будет сам себе и господин, и слуга, и муж, и жена, и дети, и семья! И он жил по этому правилу целых семнадцать лет: держал путь, куда хотел; сражался на стороне того, кто был ему по нраву и не скупился на золото; имел вволю женщин, вина и азартных игр. И никто не смел, оспаривать его образ жизни, никто не смел, посягать на его свободу, никому не было дано влиять на его поступки.

И так тому быть до скончания века!

«Истинная любовь укрощает самые дикие сердца», – сказал Тристан де Вер, и Рауль служит тому леденящим кровь примером. Некогда добрый солдат и гордый человек, он стал комнатной собачкой какой-то вздорной пустышки! «Твоя прическа в совершеннейшем беспорядке». Тьфу! Сам он никогда не позволит так обращаться с собой!

Хью поднял глаза и увидел, что Филиппа идет к нему. Свет костра за ее спиной придавал очертаниям ее фигуры что-то призрачное. Олдос смотрел ей вслед, сдвинув брови.

– Уже поздно, – сказала она нерешительно. – Я иду ложиться.

– В чью постель? – брякнул Хью.

– Я хочу сказать, что иду к себе. Моя спальня… в смысле, наша с тобой спальня находится в дальнем конце старого крыла.

– Я только захвачу свои вещи, – сказал он пристыжено.

Нетвердой походкой Хью пересек ров по мосту и вошел в замок. Обычно он не пил много, но со дня отъезда в Руан напивался в каждой таверне, где ему случалось провести ночь. Он и в самом деле отклонил предложение стать одним из лондонских шерифов, несказанно удивив этим короля Генриха. Оправившись от изумления, тот дал ему время на размышления, но оно было потрачено на горестные раздумья о том, что происходит между Олдосом и Филиппой. Утопить тоску в вине не удалось – это лишь привело к тому, что характер Хью ухудшился. Он не помнил, чтобы когда-нибудь был таким нервным и раздражительным.

Найти дорогу в комнату Филиппы удалось не без труда, но, в конце концов, Хью все же оказался у предпоследней двери в обветшалом восточном крыле. Стучать он не стал, просто вошел.

Филиппа, по-прежнему одетая, сидела на краю жесткой кровати без полога и распускала волосы. Хью бросил вещи на пол и озадаченно оглядел весьма скромное помещение.

– Какая нора! Неужто в замке столько народу?

– Олдос выбрал эти комнаты, чтобы не привлекать внимания гостей, – после короткого колебания объяснила Филиппа, укладывая в шкатулку нитку жемчуга, вынутую из прически.

– Значит, ты здесь почти не живешь? – с горькой иронией уточнил Хью. – Тогда не задерживайся из-за меня. Наверняка у Олдоса перина пышнее!

– Ты пьян? Если так, то избавь меня от пьяных шуточек.

– «Ты пьян?», – передразнил Хью. – Не настолько, чтобы ослепнуть и оглохнуть, черт меня забери! Из нас двоих, похоже, у тебя сердечко покрепче!

– Ты ошибаешься, – спокойно возразила Филиппа, вынимая последнюю серебряную заколку.

Она встряхнула головой. Тугой узел волос распустился, укрыв плечи девушки черной шалью.

– Я ошибаюсь, вот как? – прорычал он, сотрясаясь от бессильной ярости. – А мне сдается, ты легко справилась с ролью подстилки Олдоса Юинга!

– Как ты смеешь?! – Черные глаза Филиппы засверкали. – Не ты ли сам поощрял меня? Не ты ли говорил, что без этого ничего не выйдет?

– О, дьявол!

Хью вцепился себе в волосы. Он чувствовал, что сходит с ума. Перед его мысленным взором мелькали обнаженные тела, он слышал стоны и выкрики, испытывая при этом боль души, несравнимую с телесной, – безжалостную, всеобъемлющую боль, которая размалывала его, как жернов. Тщетно старался он подняться над ней.

Раздался шорох одежды – Филиппа встала.

– Хью, ты должен знать… Олдос мне безразличен!

– Ах, как это утешительно! – процедил он. – Тысячи женщин ничего не чувствуют к мужчинам, для которых раздвигают ноги!

– Возможно, они берут пример с этих мужчин! – вспыхнула Филиппа. – Сколько раз ты ложился в постель без любви? Почему я не могу?

– Значит, тебе все равно с кем! – рявкнул Хью. – Так почему бы не со мной? Будь к моим услугам, добрая женщина!

– Этого только не хватало!

– Да ладно тебе! – хмыкнул он, изнемогая от тоски и боли. – Я две недели без женщины. Давай побалуемся!

– Я ухожу, – заявила Филиппа, собирая с кровати заколки.

– Ну, уж нет! Ты не ляжешь сегодня с ним!

– Я не…

Ее голос оборвался, когда Хью грубо схватил ее сзади, одной рукой за грудь, другой между ног. Заколки разлетелись по всей комнате.

– Завтра – сколько угодно! – хрипел он сквозь до боли сжатые зубы. – И послезавтра, и послепослезавтра! Но сегодня ты будешь здесь, со мной, даже если мне придется привязать тебя к этой жалкой кровати!