Мэри Элизабет Брэддон - Кровавое наследство Страница 40

— Не слыхала ли ты, Сусанна, — обратилась она совершенно спокойно к вошедшей горничной, — лучше ли нашему больному?

— Нет, мисс Гудвин, — ответила служанка, — он все в таком же состоянии. Бедная Бексон сегодня неутешна: она проспала всю ночь, а утром проснулась с головной болью. К счастью, больной был довольно спокоен, так что ничего особенного не приключилось.

Юлией овладел невольный ужас при мысли о том, какие могли быть последствия, если бы Провидение не защитило избранной банкиром жертвы. В девять часов Юлия сошла в столовую. Она была уверена, что не найдет в ней своего отца и что если он придет, то с явными признаками безумия; но, к ее удивлению, он сидел за накрытым столом со Священным Писанием в руках. Отравитель собирался читать Слово Божие собравшейся прислуге, как делал это всегда по утрам. Когда он начал читать, прислуга по его примеру встала на колени. Все внутри девушки возмутилось при виде этого ханжества; она подошла к окну и принялась смотреть в сад, между тем как отец ее читал молитвы и просил благословения Неба для себя и для своего семейства. Окончив молитвы и обождав, пока выйдет прислуга, Гудвин подошел к дочери, все еще стоявшей у окна, и спросил ее:

— Отчего ты не присоединилась к нашим молитвам?

Юлия обернулась к нему и страшно посмотрела в бледное лицо отца.

— Я не могла молиться, — глухо сказала она, — не могла призывать благословения Неба ни на этот дом, ни на тебя…

Она внимательно смотрела на отца, а он, хотя и был бледен, еще мог скрывать все признаки своей нечистой совести.

— Почему, Юлия? — спросил он хладнокровно.

— О несчастный отец! Неужели ты не можешь угадать причины? — воскликнула она, не в силах больше скрывать свои чувства.

Банкир мрачно посмотрел на нее. Хотя он искренне любил свою дочь, но сносить упреки не хотел ни от нее, ни от кого-либо другого. Гордо и с презрением спросил он ее:

— Ты сошла с ума, Юлия? Откуда эти бредовые выдумки? Что значат эти высокопарные слова?

— О, папа, папа! Дай Бог, чтобы ты был прав! — воскликнула она в слезах и выбежала из столовой.

В своей комнате она бросилась на кровать и закрыла лицо руками. «Ужасно, ужасно! — бормотала она. — Презирать отца, которого так нежно любила! Но я не могу не презирать убийцу, который подкрадывается, чтобы убить спящего человека». Страх Юлии был безграничен. Чистое сердце ее могло только ненавидеть преступление, но она любила отца и с ужасом думала о грозящих ему опасностях. «Я должна удостовериться, — думала она, — какого рода эта жидкость, которую он влил в лекарство больного. Может быть, она совершенно безвредна. Какое бы это было утешение, какое счастье для меня в моих страданиях! Но я едва смею надеяться на такой благоприятный исход. Я никогда не забуду взгляда, которым сегодня отец посмотрел на меня: то был взгляд убийцы!»

Между тем как Юлия предавалась своему горестному размышлению, банкир, мучимый ужасным, дотоле неизвестным ему страхом, ходил взад и вперед по столовой. «Не подозревает ли она меня? — думал он. — Но этого не может быть. Невинная, любящая дочь не в состоянии подозревать отца своего!» Он припомнил все свои действия прошедшей ночи и снова убедился, что с его стороны промаха не было. Все заранее было рассчитано и исполнено в такое время, когда дочь его крепко спала в своей комнате. Она не могла узнать о его злодеянии. «Теперь мне все ясно, — думал он. — Она влюбилась в этого молодого человека, и он, назвав свое настоящее имя, рассказал ей о всех страданиях, которые я причинил его матери». Несколько успокоившись этой мыслью, Гудвин продолжал ходить по комнате, ожидая каждую минуту, что войдет слуга и объявит о смерти Лионеля Вестфорда. Но шел час за часом, и никто не являлся. Завтрак стоял нетронутый, потому что банкир почти со страхом ждал смерти Лионеля, но он ждал напрасно. Наконец, не в состоянии больше переносить эту неизвестность, банкир пошел в комнату больного, где ожидал увидеть мертвеца на постели, окруженного таинственным мраком; но, к крайнему своему удивлению, он нашел Лионеля полусидящим на постели и пристально смотревшим на дверь. Окна в комнате были открыты, и свежий утренний воздух проникал в нее. Когда Руперт Гудвин вошел, глаза больного приняли страшное, дикое выражение, и он, указывая на банкира, воскликнул:

— Убийца отца моего! Руперт Гудвин, убийца отца моего!

Ключница сидела у постели. Она выпила чашку крепкого чая и немного оправилась от действия наркотического питья, которое накануне подал ей банкир, но у нее все еще болела голова.

Гудвин бросил беглый взгляд на стоявшие на столе склянки и увидел, что та, в которую он вливал яд, пуста.

— Кто подавал лекарство больному? — спросил он.

— Я, — отвечала ключница.

— И он его спокойно принял?

— О да! Несмотря на его ужасный бред, он еще ни разу не отказывался принимать лекарство.

— И ничего не было пролито?

— Ни капли.

Банкир внимательно посмотрел на ключницу и удостоверился, что она говорила правду. Следовательно, он мог быть спокоен; у нее не было подозрения. Но как случилось, что яд не подействовал — этого он не мог объяснить себе. Он вышел из комнаты, не в силах слушать, как его обвиняли в убийстве. До сих пор эти обвинения слыли за бред больного; но как быть, если слуги поверят в этот бред и начнут обыск? При этой мысли в глазах Гудвина потемнело. Он чувствовал, что попал в сеть, которая медленно, но тем вернее над ним затягивалась и лишала его всякой возможности к бегству. «Отравление не удалось, — сказал он про себя, возвратись в свою комнату. — Я должен прибегнуть к другим средствам, менее опасным, но более верным. Я придумал план, способный так зажать рот молодому человеку, как будто бы он спал вечным сном».

37

В полдень приехал доктор навестить больного. Выйдя из его комнаты, он встретил Юлию, ожидавшую его на пороге своей комнаты, куда она и пригласила его войти. Маленький открытый ящичек с красками, палитра и несколько кистей на столе говорили о том, что она сейчас занималась рисованием. Между красками и кистями стояла маленькая склянка, наполненная бесцветной жидкостью.

— Здравствуйте, мистер Грангер! Что наш больной?

Эти слова Юлия произнесла так спокойно, что вопрос, казалось, был задан из одного только участия.

Врач пожал плечами.

— Не могу утверждать, что есть какая-нибудь перемена в нем, — ответил он, — ни к худшему, ни к лучшему. Случай очень странный, мисс Гудвин; больной морально страдает больше, нежели физически. Я хочу поговорить с вашим отцом и предложить ему просить совета еще другого врача, ибо должен сознаться, что этот случай превосходит всю мою опытность. Молодой человек помешался на одной идее.