Николь Фосселер - Небо над Дарджилингом Страница 40

15

Калькутта, февраль 1877 года

Над берегом медленно рассеивался утренний туман, открывая черные силуэты расколотых скал и пальм в плодородной илистой дельте Ганга. Идущие в пенистом кильватере маленькие пароходы, парусники и юркие рыбацкие лодки держались на почтительном расстоянии от тяжело дышащей громады «Гордости Индии». Уже издалека сквозь дымку проступала вытянувшаяся вдоль серебристой полосы Хугли – могучего притока священного Ганга – каменная стена. Это был форт Уильям, из которого, как из брошенного в землю зерна, постепенно вырос великий город – оплот и символ неколебимости британской власти на индийском субконтиненте.

Второй по величине город Империи, Лондон восточных колоний, сказочно разбогатевший на торговле, которая велась тут же, в бесчисленных оживленных доках, он, словно видение, поднимался из шаткой илистой почвы. Он ослеплял роскошью и блеском и подавлял грязью и нищетой шумных, многолюдных улиц. «Худшее место во вселенной» – так писал о нем в восемнадцатом веке губернатор Бенгалии Роберт Клайв.

Калькутта была официальной столицей колониальной империи, здесь находилась британская резиденция. За фортом простирался Майдан – самый большой парк города, место встречи праздношатающихся гуляк, влюбленных и деловых людей, с большим ипподромом, на котором не один лейтенант проматывал за вечер месячное жалованье, а то и все свое состояние.

Чоуринги-роуд, главная улица города, ни в чем не уступала самым роскошным бульварам европейской метрополии ни в отношении количества дорогих ресторанов, отелей и элитных клубов, ни блеском и богатством со вкусом оформленных витрин магазинов, мастерских и лавок, чьи владельцы – ювелиры, модистки и часовых дел мастера не имели недостатка в богатых клиентах.

Собор Святого Павла с квадратной башней и резным кружевом стрельчатых арок, высеченных из светло-серого, почти белого камня, высился посреди ухоженных вечнозеленых газонов, а знаменитые гаты – ступени вдоль берега Хугли, давшие название городу, были обильно политы кровью не только жертвенных животных, но и людей, добровольно приносивших свои жизни на алтарь кровавой богини Кали, покровительницы этих мест, до того как британские власти не запретили этот варварский обычай.

Элегантные особняки и виллы, грязные лачуги и темные переулки, трактиры и бордели, вечно шумный Китайский квартал и Армянское предместье – все это была Калькутта.

Ричард Картер невольно схватился за перила. Что заставило его пуститься в это безумное путешествие? Некогда он поклялся себе больше не ступать на эту проклятую землю, тем не менее сейчас, доделав последние дела в своем лондонском отделении и дав сотрудникам письменные и устные указания на неопределенное время своего отсутствия, заказал билет на пароход и без видимой спешки, но с несвойственным ему лихорадочным нетерпением отправился в путь. Зачем?

Он четко осознавал причину, не казавшуюся ему от того менее безумной. Он хорошо помнил мгновения, заронившие в его душу искру, которая, разгораясь все больше, полыхала теперь неугасимым огнем. Ничто не указывало на взаимность чувства, тем не менее Картер не колебался ни минуты. Со стороны его затея выглядела чистой воды сумасшествием: женщина замужем, и, даже если ему и удастся найти ее на бескрайних просторах этой многоликой и непредсказуемой страны, с чего он взял, что сможет завоевать ее сердце? Его надежда не имела под собой никаких оснований, скорее, это был азарт: поставить на карту все, выиграть или все потерять. И Картер знал, что не найдет себе покоя, если по крайней мере не попытается.

Прохладный ветерок теребил ему волосы, нежно касаясь лица. Ричард Картер закрыл глаза, вызывая в памяти ее образ, что делал не раз за последние несколько недель, – худощавую подростковую фигуру в ярком платье. Он представлял ее глаза, полудетские-полуженские, редкого сине-зеленого оттенка, напоминавшие ему опалы, которые он возил из Австралии. Он запомнил их тоскливое выражение, не дававшее ему покоя даже во сне. Он должен увидеть ее снова, хотя бы раз.

– О, мистер Картер! – Пронзительный голос вывел его из размышлений.

Легко и стремительно, насколько позволяла полнота, к нему приближалась дама средних лет, чьи перетянутые корсетом барочные формы были втиснуты в черное шелковое платье, готовое, казалось, вот-вот разойтись по швам. Раскрасневшееся лицо светилось приветливостью, на тщательно завитых каштановых волосах красовалась бойкая черная шляпка.

Ричард Картер мысленно застонал, но тут же взял себя в руки и вежливо поклонился, изобразив на лице улыбку.

– Доброе утро, миссис Дрисколл. Что привело вас на палубу в столь ранний час?

– Ах! – выдохнула дама, прижимая обтянутую черной перчаткой руку к пышной груди. – Ночью под палубой так душно! Мы хотели насладиться свежим утренним воздухом, не так ли, девочки?

Она повернулась к двум молодым особам, следовавшим за ней на расстоянии нескольких шагов. Старшая, Флоренс, вылитая мать и лицом, и фигурой, с угрюмым, сонным выражением созерцала морские просторы, а младшая не сводила с Ричарда восторженных глаз.

Картер не смог подавить смешок. Еще в порту он понял, что все три леди Дрисколл принадлежат к так называемой рыболовной флотилии, команду которой составляли дамы самого разного возраста и положения, отправлявшиеся в Индию на поиски подходящего мужа. Лучше, конечно, набоба, сумевшего сколотить на чужбине состояние, однако спросом пользовались и военные всех званий, и гражданские чиновники. Уже в первый вечер путешествия эта дама, промокая глаза кружевным платочком, рассказывала пассажирам о кончине своего возлюбленного супруга Хартли, чьи сбережения, слава богу, дали ей и дочерям возможность навестить в далекой Калькутте кузину, муж которой в поте лица своего проповедует дикарям Святое Евангелие.

– Особенно задыхается моя маленькая Дэйзи, – продолжала дама, беря под руку младшую дочь. – Она у меня такая болезненная!

Последнее показалось Ричарду сильным преувеличением. Обтянутая черной тканью полная грудь, не лишенная, как он вынужден был про себя признать, привлекательности, круглое лицо со вздернутым носом и похожим на розовый бутон ртом, свежие щеки в обрамлении выбивающихся из-под шляпки золотистых локонов не оставляли сомнений в отменном здоровье Дэйзи.

Ричард Картер молчал, переводя взгляд водянисто-голубых глаз то на дочь, то на мать, так что миссис Дрисколл уже была готова истолковать его мысли превратно.

Она давно хотела обратить внимание этого высокого американского джентльмена на свою дочь. Он сразу бросился ей в глаза не только своим ростом, но и склонностью держаться в стороне от других пассажиров, разговаривая со всеми одинаково вежливо и холодно. Однако до сих пор все попытки миссис Дрисколл сблизиться с этим симпатичным и, очевидно, состоятельным господином оставались безуспешны не только по причине его нелюдимости, но и из-за вечной рассеянности, казавшейся миссис Дрисколл естественной для человека такого ранга.