Решад Гюнтекин - Птичка певчая Страница 41

Опять я отвлеклась. А ведь моя цель — писать только о настоящем. На чём я остановилась? Да… Хаджи-калфа расценил совсем по-другому моё детское веселье, истинной причиной которого было только солнце, проглянувшее впервые за много дней. Он решил, что я получила откуда-то хорошие известия, и принялся допекать меня расспросами. Но возможно ли, чтобы известие, имеющее отношение ко мне, достигло моих ушей раньше, чем об этом узнает он сам? Скоро, наверно, даже о часе, когда мне следует проголодаться или лечь спать, я буду справляться у этого странного служителя гостиницы.

— Ну, не капризничай, говори, — настаивал Хаджи-калфа. — Неспроста ты такая весёлая! Наверно, есть хорошие новости?

Почему-то мне в ту минуту хотелось казаться более осведомлённой, чем он. Многозначительно улыбнувшись, я с серьёзным видом подмигнула ему:

— Кто знает, может быть, это тайна, которую нельзя разглашать.

Солнце было такое чудесное! Стараясь запомнить дорогу, чтобы не заблудиться, я миновала мостик за гостиницей и поднялась на крутой холм, которым давно уже любовалась из окна своего номера. Затем пересекла лужайку, обогнула рощицу, перешла второй мостик. Я гуляла бы ещё, но тут возникла опасность куда более серьёзная, чем возможность заблудиться.

Несмотря на мой солидный чаршаф и плотную чадру, какие-то подозрительные типы увязались за мной и даже пытались заговаривать.

Я испугалась, вспомнив наставления Хаджи-калфы, и повернула назад.

Я была уверена, что секретарь отдела образования, повязанный кушаком, опять встретит меня словами: «Из Стамбула, сестрица, пока ничего нет». Но у меня уже появилась привычка: выйдя на улицу, непременно заглядывать к нему.

На лестнице я встретила слугу заведующего.

— Как удачно, что ты пришла, ходжаным. Бей как раз тебя ищет. Я уже хотел идти за тобой в гостиницу.

«Беем» он величал заведующего отделом образования. Поразительно…

Заведующий сидел за письменным столом, покрытым красным сукном, в своей постоянной позе уставшего человека, с полузакрытыми глазами, и пребывал в задумчивости. Руки его висели, точно плети; ворот рубахи был расстёгнут. Увидев меня, он зевнул, потянулся и медленно заговорил:

— Дочь моя, мы ещё не получили ответа из министерства. Не могу знать, какова будет их воля, но думаю, Хурие-ханым, как учительнице с большим стажем, окажут предпочтение. Если ответ будет не в вашу пользу, вы окажетесь в затруднительном положении. Мне пришла в голову мысль. В двух часах езды отсюда есть деревушка Зейнилер. Вода, воздух там замечательные, природа — чудесная, жители — все порядочные, честные… Словом, место райское. Там есть вакуфная[41] школа. В прошлом году ценой больших жертв мы сделали в ней ремонт, можно сказать, отстроили заново; закупили много школьного инвентаря. При школе есть удобная квартира для преподавателя. Сейчас нам нужен молодой, энергичный, самоотверженный педагог. Хотелось бы, чтобы туда поехала такая честная девушка, как вы. Я говорю совершенно серьёзно, это очень хорошее место. В то же время вы окажете стране неоценимую услугу. Правда, жалованье там меньше, чем здесь, но зато цены на молоко, мясо, яйца и другие продукты гораздо ниже по сравнению со здешними. При желании вы сможете скопить там порядочную сумму. Конечно, при первой возможности я увеличу вам оклад, и вы будете зарабатывать столько же, сколько получают и здесь. Тогда ваша должность будет более выгодной, чем у директора здешней школы.

Я молчала, не зная, как отвечать на это предложение.

Заведующий продолжал:

— Школой там ведает одна пожилая женщина. Она и учительница, и выполняет всю чёрную работу. Это скромная, набожная старушка. Вот только не компетентна в новых методах преподавания. Но вы и её перевоспитаете. А если Зейнилер вам не понравится, напишите мне несколько строк, и я тотчас вас устрою здесь на подходящую должность. Впрочем, я уверен, что, увидев те места, вы не захотите уезжать и откажетесь, даже если вам дадут назначение в центр.

Климат замечательный, природа чудесная, жители добропорядочные, продукты дешёвые… Это что-то вроде швейцарской деревни. Что ещё человеку нужно?

Моему воображению представились солнечные дороги, тенистые сады, речка, лес. Сердце бешено заколотилось, и всё-таки я не решалась сказать сразу «да». Как бы там ни было, мне хотелось прежде всего посоветоваться с Хаджи-калфой.

— Позвольте дать вам ответ через два часа, эфенди.

Заведующий вдруг встрепенулся:

— Помилуй, дочь моя, дело очень срочное! Есть и другие претенденты. Упустишь место — пеняй на себя.

— Тогда дайте хоть час, бей-эфенди…

Выйдя из кабинета заведующего, я носом к носу столкнулась со своей соперницей Хурие-ханым. На днях Хаджи-калфа сказал мне, что в Б… нас прозвали именно так — «соперницы». Хурие-ханым в своё время сильно напугала меня, поэтому, встретившись с ней в коридоре, я опять перетрусила и попыталась быстро проскочить мимо. Но Хурие-ханым загородила дорогу и схватила меня за край чаршафа, словно обнаглевшая нищенка.

— Ханым-эфенди, дочь моя, — слезливо начала она, — я на днях очень плохо обошлась с вами. Извините, ради аллаха. Это всё нервы. Я была так убита тогда. Ах, дочь моя, если б вы знали, чего только я не испытала в жизни, вы пожалели бы меня! Простите за мою несдержанность.

— Ничего, ханым-эфенди, — пробормотала я и снова попыталась пройти.

Но Хурие-ханым не собиралась отпускать меня. Она принялась жаловаться на своё положение и заявила, что пятерым душам, которых она содержит, грозит улица и нищенство. Хурие-ханым всё больше и больше приходила в неистовство, голос её постепенно возвысился до крика и перешёл в истеричный фальцет.

Совершенно растерявшись, я стояла, не зная, что делать, что говорить. Но хуже всего, что эта комедия привлекла зрителей. Вокруг нас образовалась толпа служащих канцелярии, секретарей, мальчишек-подручных, разносящих кофе и шербет.

Щёки мои пылали. Он стыда я готова была провалиться сквозь землю.

— Прошу вас, ходжаным, говорите тише! — взмолилась я. — На нас люди смотрят.

Но Хурие-ханым, как назло, заголосила ещё громче.

Она рыдала, рвала на себе волосы, била кулаком в грудь так, что отлетали пуговицы, пыталась поцеловать мои руки и колени.

К ужасу своему, я видела, как толпа вокруг нас продолжает расти. Так на стамбульских улицах народ обступает крикливого торговца подозрительными средствами от пятен или мозолей или же бродячего зубного лекаря.

До меня уже долетали такие слова: «Жалко бедняжку…», «Не заставляй плакать несчастную, девушка!..».