Петра Дурст-Беннинг - Дочь стеклодува Страница 41

– Ха, думаю, ты предпочла бы, чтобы никто, кроме тебя, кисточку в руках не держал!

Иоганна слушала, как сестры добродушно поддразнивают друг друга, и ей вдруг показалось, что она здесь лишняя.

– Томас пригласил меня на майские танцы на следующей неделе! – вдруг вырвалось у Рут. Щеки девушки раскраснелись, и она села на скамью рядом с Иоганной. – Представляешь, мы, старые девы, наконец-то отправимся на майские танцы! И это еще далеко не все. Есть еще кое-что… – Она не договорила, словно передумала. – Ах, я так волнуюсь, почти совсем не могу спать!

Иоганна подняла брови.

– Не так уж это и волнующе. А ты? – спросила она Мари. – Ты тоже пойдешь на танцы?

Но в глубине души она ликовала: те две блузки, которые она купила для Рут и Мари, как раз подойдут для такого случая.

– Конечно же, она пойдет со мной, – ответила вместо нее Рут. – Мы втроем пойдем. – Она покосилась на дверь. – Вообще-то я думала, что Петер еще зайдет. Он… – Рут закусила губу. – Не знаю, можно ли сказать тебе, но… он собирается торжественно пригласить тебя на майский танец. Он меня даже спрашивал, какие цветы ты любишь больше всего. – Она захихикала. – Мне не терпится узнать, какие цветы выберет для меня Томас!

Мари улыбнулась и ткнула Рут локтем в бок:

– Как будто для тебя только цветы и важны!

Иоганна переводила взгляд с одной сестры на другую. В воздухе витало что-то еще. Что за таинственность?

– Мне очень жаль, но на меня можете не рассчитывать.

Заметив, как застыли улыбки на лицах сестер, она поспешила объяснить, что ее отказ связан с приездом американского бизнесмена Вулворта.

– Мне действительно очень жаль, – повторила она, однако на деле не слишком расстраивалась.

Конечно, майские танцы – отличный повод похвастаться новым платьем и показать Вильгельму Хаймеру, что она и без него справляется, но Петер совсем недавно вывел ее из себя, и ей не хотелось никуда с ним идти. Кроме того, Штробель впервые попросил о чем-то особенном, и она была рада возможности отплатить ему за щедрость.

Иоганна начала намазывать творог с зеленым луком на толстый ломоть хлеба. Целую неделю питаясь изысканными блюдами, она каждую пятницу всей душой радовалась домашней еде, приготовленной Рут. Откусив большой кусок хлеба, старшая из сестер наслаждалась вкусом прохладного жирного творога, тающего на языке. И только через несколько минут она осознала, что за столом воцарилась тишина. Подняв голову, она встретилась взглядом с Рут.

– Ты очень изменилась, Иоганна Штайнманн! – ледяным тоном произнесла та. – Можешь не толкать меня под столом, – крикнула она Мари, а затем снова обернулась к Иоганне: – Впервые за долгое время появился повод повеселиться вместе с нами, а ты что? Даже знать ничего не хочешь!

– Но ведь речь идет о самом обычном деревенском празднике! – Потрясенная Иоганна положила хлеб на стол. – При жизни отца мы и не думали туда ходить. Разве вы забыли? Нам всегда хватало того, что первого мая по пути в церковь мы любовались на лужи вина и пива, оставшиеся после праздника.

Улыбка сползла с ее губ, когда она увидела, как окаменело лицо Рут.

– Если бы визит этого клиента не был так важен… – Иоганна не договорила, заметив, что Рут вот-вот расплачется. – Боже мой, да что случилось-то?

Вместо ответа Рут упрямо покачала головой.

– Они с Томасом хотят объявить о помолвке во время майских танцев, – пояснила Иоганне Мари.

Проклятье, значит, все настолько серьезно! Она накрыла руку Рут ладонью.

– Почему ты сразу мне не сказала? Откуда же мне было знать? Я…

Но не успела она договорить, как Рут стряхнула ладонь Иоганны.

– Я вообще не хочу, чтобы ты приходила на мою помолвку! Это же самый обычный деревенский праздник. А у Штробеля такие важные клиенты! – закричала она на сестру. – Да ты вообще на себя посмотри! – Она ткнула в нее пальцем. – Прическа! Платье! Новые сапоги! Все новое! Конечно, куда нам до тебя, бедняжкам. Наверное, ты в Зоннеберге уже обзавелась множеством подруг, таких же расфуфыренных. Какое тебе дело до того, помолвлена я или нет!

И она дрожащей рукой налила себе чашку ромашкового чая.

Умиротворяющий запах трав, растекшийся по комнате, совсем не соответствовал напряженной атмосфере в ней. На миг Иоганна вспомнила о том, как пахнет ладаном в магазине у Штробеля. Слезы обожгли ей глаза. Все это неправильно! Вместо того чтобы обсудить предстоящую помолвку, они вцепились друг другу в волосы из-за пустяков!

– Как ты можешь говорить подобные глупости? Ты же прекрасно знаешь, что вы – самые важные для меня люди. И я всегда хочу знать, что с вами происходит. Ты что, думаешь, я ради удовольствия живу в Зоннеберге? Я работаю! Или, по-твоему, Штробель мне просто так деньги платит?

Рут упрямо отвернулась.

«Да, конечно, этого сестра и слышать не хочет! Не вспомнила она и о подарках, которые принимала всякий раз с таким восхищением!» – подумала Иоганна.

– Ты могла и раньше сказать мне, что Томас поклянется жениться на тебе во время этого праздника. Тебе не кажется, что о таких важных вещах нужно сообщать заранее? Если бы ты дала мне хоть немного времени…

– Да прекратите же вы, спорщицы! – вклинилась в разговор Мари. – Почему бы тебе просто не сказать, что ты придешь? – обернулась она к Иоганне. – Мы наверняка замечательно проведем вечер. – Она многозначительно посмотрела на сестру.

Иоганна вымученно улыбнулась:

– Конечно же я приду! Ни за что на свете я не хотела бы пропустить помолвку Рут! Я что-нибудь придумаю, чтобы успокоить Штробеля. – Ничего более радостного она сейчас сказать не могла и только беспомощно всплеснула руками. – И почему это обязательно должно было случиться в следующие выходные?

– Потому что ночь перед первым мая бывает только тридцатого апреля, – сухо отозвалась Рут.

Иоганна невольно рассмеялась, и после этого, к счастью, они в тот вечер больше не ссорились.

Ночью Иоганна долго лежала без сна, слушая равномерное дыхание сестер. Упреки Рут эхом звучали в ее душе. Неужели она действительно изменилась? Ей так не казалось. По крайней мере, в душе она оставалась прежней Иоганной, которой была всегда. Вот только другие в это не верили.

Перевернувшись на другой бок, Иоганна подложила подушку под щеку. Почему никто не спрашивает, каково ей на самом деле? Как она чувствует себя, вынужденная ночь за ночью засыпать в чужом доме? Она там одна, и поговорить не с кем. Ни Рут, ни Петеру не интересно, что ее мнимое превращение связано в первую очередь с тем, что Штробель назвал ее деревенщиной. Равно как и то, что в мире крупных сделок приходится работать совсем иначе, чем дома. Никто не ценил то, что она каждую пятницу прилежно возвращалась домой, хотя могла остаться в Зоннеберге. Зато все сокрушались, что ее не было целую неделю. Да, Рут, Мари и Петер видели только то, что хотели видеть. Постепенно их обиды начинали ей надоедать.