Демет Алтынйелеклиоглу - Хюррем, наложница из Московии Страница 41

– Но… Ведь тебя называют Русланой…

Щеки девушки порозовели, на лице показалась улыбка, а на щеках появились две маленьких ямочки.

– Мне так захотелось себя назвать, повелитель, – сказала Руслана, немного поколебавшись.

Султан Сулейман не отводил от наложницы глаз. Какие бы ни были у него проблемы, тревоги, как бы ни приводили его в ярость родосские рыцари[37], эта улыбка заставляла его забыть обо всем и уносила все волнения прочь. Взяв себя в руки, Сулейман спросил: «Ах вот как! Почему?»

– Потому что это имя напоминает мне, повелитель, мою родину, мою деревню, мою мать, моего отца.

Руслана отвечала, но ей хотелось кричать от радости: «Я ему понравилась, понравилась, слава богу!»

На лице султана Сулеймана, перед которым все дрожали, на которого никто не решался посмотреть, тоже появилась улыбка: «Ну и что нам теперь делать? Как нам тебя называть? Александра или Руслана?»

Молитвы были услышаны. Руслана смотрела только на одного падишаха, она не замечала растерянных, полных зависти взглядов гаремных слуг и наложниц. А если бы и заметила, то не придала бы им значения. Начиная с той ночи, когда ее похитили из родного дома в деревне и когда началась ее жизнь, полная лишений, она верила, что счастье обязательно ей улыбнется. Ей хотелось, чтобы Сулейман безумно влюбился в нее. «Я тоже буду крепко его любить, – подумала она, – я заставлю его забыть Гюльбахар. Я подарю ему сыновей».

Их глаза все еще смотрели друг на друга. На лице Русланы по-прежнему сияла улыбка, лишившая Сулеймана рассудка: «Какая разница, как зовут вашу покорную рабу? Как повелитель пожелает, какое имя выберет, пусть то и будет».

Падишах заметил: девушка хочет сказать что-то еще.

– Ты желаешь спросить меня о чем-то? Смелее!

– Я удивлена, что вы говорите на моем языке, – призналась Руслана.

– Мы были санджак-беем в Крыму, в Кафе. Три года. А многие в Крыму говорят по-русски. Наша матушка тоже говорит.

Девушка с трудом сдержалась, чтобы не засмеяться. Она быстро сказала:

– Моя покойная матушка Гюльдане тоже разговаривала со мной по-русски.

– У нас никого, с кем бы мог говорить на твоем языке, – вновь перешел на русский Султан. – Только немножко Сюмбюль-ага. Немножко. Когда долго не разговаривать, все забудешь.

Руслана невольно хихикнула.

– Что случилось? Сказать что-то не так?

– Некоторые слова вы вымолвили с ошибками.

– Ах вот как? А как правильно?

– Правильно так: «Здесь нет никого, с кем бы я мог говорить на твоем языке». Когда редко говоришь, язык забываешь.

Падишах медленно повторил за девушкой.

Ему очень нравилось общаться с ней, и он этого не скрывал: «Говорить… С тобой… На русском… Неплохо было бы…»

Руслана немедленно поправила: «Было бы неплохо разговаривать с тобой по-русски».

Падишах повторил.

– Получается у меня, а?

– Ну как сказать. Неплохо.

Лицо Сулеймана внезапно стало серьезным:

– Последний раз мы несколько говорили на твоем языке во время похода на Белград. Язык сербов похож на русский. Но с того времени мы не говорить ни разу. Сейчас первый.

Падишах глубоко вздохнул. Лицо его погрустнело: «Но ведь твой турецкий, наверное, хуже моего русского?»

В тот момент Руслана заметила, что султан Сулейман в чем-то похож на ребенка. Так, значит, внутри правителя огромной бескрайней страны жил мальчишка, который любил узнавать новое, любил играть, а иногда мог быть опасным. Она сразу заметила, что пора завершать разговор.

– Вы правы. Мне кажется, вы добились больших успехов. Вы можете говорить на моем языке. А я ваш язык все еще не выучила.

Не отводя взгляд от Сулеймана, Руслана поняла еще одну вещь – падишаху нравилось, когда ему льстили. «Никогда не забывай об этом, Руслана, – сказала она самой себе, – никогда не забывай его часто хвалить».

– Тогда поступим так. Ты научишь нас русскому, а мы научим тебя турецкому, – решил султан.

Наложница нежно посмотрела на молодого человека. В ее взгляде было все: согласие, покорность, любовь, страх, строптивость, гордость… и страсть. Падишаху тут же захотелось поцеловать девушку в полные влажные губы.

Внезапно султан Сулейман почувствовал, что сейчас говорить больше не о чем. Ему хотелось сесть куда-нибудь и записать несколько бейтов[38]. По гарему волнами должны были побежать сплетни. Эти сплетни, вне всякого сомнения, достигнут Дивана. А от Гюльбахар непременно придет еще одно, полное укоров, послание. Она, должно быть, очень обиделась, что он не ответил на вчерашнее. «Что поделаешь, – сказал он себе, – разве, когда готовишься к походу, остаются силы на женщин? Ну что ты оправдываешься. Что же это за пламя загорелось в твоем сердце? Почему же не хочется отводить глаз от этой девушки?»

Мгновение он медлил, спрашивая себя: «Что со мной? Чем я так околдован? Неужели великий повелитель огромного мира стал пленником?»

– Сейчас мне пора идти, – произнес он с трудом.

И, оставив Руслану, у которой бешено колотилось сердце, зашагал прочь. Он сделал несколько шагов и обернулся:

– Не лишай нас удовольствия слышать по ночам твой прекрасный голос. Вчера ты пела очень красивую песню.

Руслана низко поклонилась вслед Сулейману.

Впервые она не жаловалась, что нужно поклониться.

XXII

После того как с Русланой вслед за Хафзой Султан поговорил султан Сулейман и оба похвалили ее, вокруг девушки образовалась стена уважения и страха. Руслане это безумно нравилось. Далеко позади остались те дни, когда наложницы, проходившие мимо в общем зале, задирали нос, не замечая ее. Сейчас все, наоборот, соревновались в том, чтобы проявить к ней внимание. Всякий раз, когда она выходила в общий зал, тут же собиралась небольшая толпа. Служанки бегали вокруг нее, заглядывая ей в глаза, не желает ли она чего.

Помощник Сюмбюля-аги Джафер теперь спал на тюфяке перед ее дверью.

Руслана не могла дождаться вечера с того дня, когда они разговаривали с султаном. После того как отзвучал вечерний азан и в гареме все улеглось, она пела песни. Пела ли она громче, чтобы голос ее достиг Сулеймана, пройдя сквозь все решетки, коридоры, двери и стены, или Джаферу только так казалось? Она пела еще прекраснее, еще чувственнее. В этом голосе соловья было все – тоска, любовь, ненависть, гнев, мольба и гордость. Джафер никак не мог понять, в чем его очарование. В гареме по вечерам пели многие девушки, но после того, как петь начала Руслана, все замолчали. А ведь он слышал много прекрасных голосов до того, как она появилась. Но ни один из них так не увлекал за собой, как голос Русланы. Слушая ее, Джафер уносился мыслями далеко – туда, куда манили его чарующие далекие тени. Потом тени исчезали, и перед его глазами вставали бескрайние просторы Судана. Он видел мальчика, который носился в тени финиковых пальм посреди песчаного моря. Кем был этот мальчик? Он сам? Джафер вытерал слезы и засыпал. А мальчик снился ему. Мальчик бегал в тени деревьев до самого утра.