Мэдлин Хантер - Праведник поневоле Страница 41

– Вы заставляете меня желать, чтобы это было правдой, – проговорил он и, подняв Бьянку вверх так, что ей пришлось встать на цыпочки, наклонил к ней голову.

Бьянка попыталась оттолкнуть его, но руки не слушались ее, а сознание словно окутал туман. Она судорожно пыталась подобрать слова, чтобы поставить Верджила на место, но сердце своим стуком заглушало ее мысли.

Теплые губы виконта коснулись ее губ, и она совсем потеряла голову. Когда настойчиво и страстно Верджил приник к ее губам, поток постыдных и сладких ощущений обрушился на Бьянку, а жар его крепких объятий окончательно затмил ее рассудок.

Верджил уткнулся лицом в изгиб ее шеи, осыпая ее поцелуями и теребя губами трепещущую жилку. Ласки отдавались у Бьянки в груди, в бедрах и даже в пальцах ног. Он вновь настойчиво поцеловал ее. На сей раз Бьянка разомкнула губы, поощряя его сладостное вторжение.

Вскоре объятия перешли в упоительные прикосновения. Он вел себя с ней как собственник, через слой одежды ласкал ее бедра, спину, ягодицы, пробуждая в Бьянке бесстыдные желания и приводя ее в восторженный трепет. Его рука скользнула к ее груди, и она, охваченная сумасшедшей страстью, стала про себя молить его поторопиться и удовлетворить ее мучительное желание.

Вдруг Верджил резко, как будто от пощечины, остановился. Его губы оторвались от ее губ, и он поднял голову. Он не выпустил Бьянку из своих рук, но продолжал обнимать молча и нежно, поглаживал ее по спине, словно успокаивая…

Неистовство мало-помалу улеглось, и Бьянка вновь почувствовала себя прежней мисс Кенвуд, оказавшейся в объятиях мужчины, которого она должна была ненавидеть. Но даже теперь она не могла оторваться от него и стояла, склонив голову ему на грудь, наслаждалась дружеской нежностью его прикосновений, которые сдерживали в ней самые дурные из всех смущающих ее чувств.

Когда она подняла голову, невидящий взор Верджила был устремлен в окно. Наконец он взглянул на Бьянку, дотронулся до ее лица и отстранился.

– Я, кажется, снова забылся…

По-видимому, виконт хотел, чтобы они вновь стали играть назначенные им роли: он – властного опекуна, она – непокорной подопечной. Чего еще ему желать? Что ж, тем лучше: лишь бы он так целовал ее и нежно обнимал каждый день; тогда все остальное в жизни могло бы потерять для нее значение.

Бьянка не увидела в лице Верджила осуждения, но после того, что она только что ему сказала, можно было вообразить, о чем он думает. Даже если он и не поверил ей, его мнение о ней, безусловно, переменилось. «Скажи же что-нибудь!»

Ну конечно, он ничего не скажет. А ведь ей так хотелось, чтобы он поговорил с ней, сказал о том, что думает, не важно, насколько это хорошо или плохо для нее. Ей безумно хотелось узнать этого человека поближе, кем бы он ни был на самом деле – согрешившим праведником или низким притворщиком. Она желала не только разделить его страсть, но хоть ненадолго стать его другом, пусть даже в итоге ей и придется услышать приговор таким женщинам, к которым она только что причислила себя.

Сознание того, что ей никогда не стать для него чем-то большим, чем объект страсти, причиняло Бьянке невыразимую боль.

– Вам следует отпустить меня, – мягко проговорила она. – Вас должно обеспокоить мое дурное влияние на Шарлотту. К тому же вам стоит позаботиться и о себе, если я вас провоцирую на неподобающие поступки. Теперь совершенно очевидно, что я должна покинуть вашу семью.

Верджил молчал и задумчиво смотрел на Бьянку.

– Я не выйду замуж за вашего брата. Если вы не позволите мне уехать, о вашей семье пойдет скандальная слава. О вас будут сплетничать в обществе, осуждая за то, что вы держите у себя такую безнравственную женщину, а репутация Шарлотты пострадает из-за дружбы со мной. Если вы не берете в расчет ни себя, ни меня, подумайте хотя бы об интересах вашей сестры – ради нее вы должны принять это единственно правильное решение.

Верджил по-прежнему молчал, вероятно, оттого, что ему просто нечего было сказать.

Бьянка отвернулась. Слезы застилали ей глаза. Выйдя из кабинета, она с трудом добралась до своей комнаты.

На сей раз совесть не мучила его. Не было ни потрясения, ни сожаления.

Он был даже рад, что дерзкий, порывистый поцелуй Бьянки прорвал плотину, которая до той поры сдерживала бурный поток чувств, заставил его дать волю своим с трудом подавляемым эмоциям. По сути, ее поцелуй стал для него оправданием, за которое он тотчас ухватился. Но он никогда не унизил бы Бьянку, обвинив ее в намеренном обольщении.

Однако как быстро разум подчинился желаниям страсти! Кровь закипела в его жилах, и вот она уже в его объятиях.

Конечно, в ней нет ничего порочного, но она, безусловно, опасна. По крайней мере, для него.

Она права. Ей нужно уехать. Через день о них с Данте узнают в этом доме, а через месяц об этом будут шептаться все кому не лень. Уроки Пен о правилах поведения в английском высшем обществе не прошли для нее даром, и она все учла, чтобы шантажировать его угрозой скандала.

Но скандал – это всего лишь одна из причин, по которой ей необходимо уехать, и она это тоже отлично сознавала. Хорошего же она, должно быть, о нем мнения! Праведник, который наставляет на путь истинный и тут же посягает на ее честь. В лучшем случае фигура комическая, в худшем – развращенный тип.

Верджил поднял свинцовый шарик и пустил его по игрушечной дорожке. Поймав шарик, он снова бросил его. Маленькие механизмы лязгали и позвякивали в такт его мыслям.

Надо бы отослать ее, как она того желает, но он не мог этого сделать. Она должна оставаться в его власти как можно дольше, и не только потому, что ее присутствие так волнует кровь, пробуждая его к новой жизни.

Верджил приблизился к столу и выудил из кучи разложенных на нем документов письмо. Он развернул его и еще раз прочитал извещение, присланное ему адвокатом Адама Кенвуда.

Как все запуталось!

Он не должен отпускать ее потому, что ей может грозить опасность. Он не должен отпускать ее в надежде любым способом привязать к своей семье и не должен отпускать, потому что его жизнь без нее будет пуста…

Но она поставила его в безвыходное положение, так что отпустить ее все равно придется.

Верджил улыбнулся; в его улыбке присутствовали и восхищение, и сожаление одновременно. Она перестаралась, но тем самым укрепила его.

Дверь отворилась, и в проеме показалась темноволосая голова Пенелопы.

– Верджил, мы можем с тобой поговорить?

– Конечно, Пен.

Другими составляющими этого «мы» оказались Мария Каталани и Флер.

Флер села на кресло возле окна, а остальные расположились на стульях, после чего Пенелопа глубоко вздохнула.